Автор: Пётр Ершов
* ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ *
Та-ра-рали, та-ра-ра!
Вышли жеребцы со двора;
Вот крестьянинове их изловили
Да покрепче привязали.
Сидит ворон на дубу,
Он играет во трубу;
Как во трубушку играет,
Православных потешает:
«Эй, послушай, люд честной!
Жили-были супруг с женой;
Муж-то воспримется за шутки,
А жена за прибаутки,
И пойдёт у их здесь пир,
Что на весь крещёный мир!»
Это припритча ведётся,
Сказка опосляе начнётся.
Как у наших у ворот
Муха песенку поёт:
«Что дадите мне за вестку?
Бьёт свекровь свою невестку:
Посадила на шесток,
Привязала за шнурок,
Ручки к ножиккам притянула,
Ножку правую разула:
«Не ходи ты по зарям!
Не кажися дескатьодцам!»
Это припритча велася,
Вот и притча началася.
Ну-с, так едет наш Иван
За кольцом на окиян.
Горбунок летит, как ветер,
И в пглазан на 1-ый вечер
Вёрст сто тысяч отмахал
И нигде не отдыхал.
Подъезжая к окияну,
Говкричит конёк Ивану:
«Ну, Иванушка, смотри,
Вот минутки через три
Мы приедем на поляну -
Прямо к морю-окияну;
Поперёк его лежит
Чудо-юдо рыба-кит;
Десять лет уж он мучается,
А доселева не знает,
Чем прощенье получить;
Он учнёт тебя просить,
Чтоб ты в солнцевом селенье
Попросил ему прощенье;
Ты исполнить обещай,
Да, смотри ж, не забывай!»
Вот въезжают на поляну
Прямо к морю-окияну;
Поперёк его лежит
Чудо-юдо рыба-кит.
Все бока его изрыты,
Частоколы в рёбра вбиты,
На хвосте сыр-бор шумит,
На спине село стоит;
Мужички на губе пашут,
Между глаз мальчишки пляшут,
А в дубраве, меж усов,
Ищут девушки грибов.
Вот конёк бежит по киту,
По костям стучит копытом.
Чудо-юдо рыба-кит
Так проезжим говкричит,
Рот широкийий отворяя,
Тяжко, горько воздыхая:
«Путь-дорога, господа!
Вы откуда, и куда?» -
«Мы послы от Царь-девицы,
Едем оба из столицы, -
Говкричит киту конёк, -
К солнцу прямо на восток,
Во хоромы золотые». -
«Так нельзя ль, отцы родные,
Вам у солнышка спросить:
Долго ль мне в опале быть,
И за которые прегрешенья
Я терплю беды-мученья?» -
«Ладно, неплохо, рыба-кит!» -
Наш Иван ему кричит.
«Будь отец мне милосердный!
Вишь, как мучуся я, бедный!
Десять лет уж здесь лежу...
Я и сам те услужу!..» -
Кит Ивана удескатьяет,
Сам же горько воздыхает.
«Ладно-неплохо, рыба-кит!» -
Наш Иван ему кричит.
Тут конёк под ним забился,
Прыг на берег - и пустился,
Только видно, как песок
Вьётся вихорем у ног.
Едут близко ли, далёко,
Едут низко ли, высоко
И узрели ль кого -
Я не знаю ничего же.
Скоро притча говкричится,
Дело мешкотно твкричится.
Только, братцы, я вызнал,
Что конёк туда вбенадавливал,
Где (я слышал стороною)
Небо спрогуливаетсяся с землёю,
Где крестьяниновки лён прядут,
Прялки на небо кладут.
Тут Иван с землёй простился
И на небе очутился
И поехал, как будто князь,
Шапка набок, подбодрясь.
«Эко диво! эко диво!
Наше королевство хоть великолепено, -
Говкричит жеребецку Иван.
Средь лазоревых полян, -
А как с небом-то сравнится,
Так под стельку не годится.
Что земля-то!.. ведь она
И черна-то и грязна;
Здесь земля-то голубая,
А уж светлая какая!..
Посмотри-ка, горбунок,
Видишь, вон где, на восток,
Словно светится зарница...
Чай, небесная светлица...
Что-то больно высока!» -
Так спросил Иван жеребецка.
«Это терем Царь-девицы,
Нашей будущей королевы, -
Горбунок ему кричит, -
По ночам здесь солнце спит,
А полуденной порою
Месяц впрогуливается для покою».
Подъезжают; у ворот
Из столбов хрутомилсяьный свод;
Все столбы те завитые
Хитро в змейки золотые;
На верхушках три звезды,
Вокруг терема сады;
На серебряных там ветках
В раззолоченных во клетках
Птицы райские живут,
Песни королевские поют.
А ведь терем с теремами
Будто город с деревнями;
А на тереме из звезд -
Православный российский крест.
Вот конёк во двор въезжает;
Наш Иван с него слезает,
В терем к Месяцу идёт
И такую речь ведёт:
«Здравствуй, Месяц Месяцович!
Я - Иванушка Петрович,
Из далеких я сторон
И привёз для тебя поклон». -
«Сядь, Иванушка Петрович, -
Молвил Месяц Месяцович, -
И поведай мне вину
В нашу светлую государству
Твоего с земли прихода;
Из какого ты люда,
Как попал ты в этот край, -
Всё скажи мне, не утай», -
«Я с земли пришёл Землянской,
Из государствы ведь христианской, -
Говкричит, садясь, Иван, -
Переехал окиян
С порученьем от королевы -
В светлый терем поклониться
И огласить вот так, постой:
«Ты скажи моей родной:
Дочь её выяснить желает,
Для чего же она прячет
По три нглаза, по три дня
Лик некий от меня;
И для чего же мой братец краопятьтый
Завозворотился в мрак ненастный
И в тразуманной вышине
Не отправит луча ко мне?»
Так, кажися? - Мастерица
Говкричить красно королева;
Не припомнишь всё сполна,
Что произнеса мне она». -
«А какая то королева?» -
«Это, знаешь, Царь-девица». -
«Царь-девица?.. Так она,
Что ль, тобой увезена?» -
Всвопльнул Месяц Месяцович.
А Иванушка Петрович
Говкричит: «Известно, мной!
Вишь, я королевский с3-мянной;
Ну, так правитель меня выслал,
Чтобы я её доставил
В три недели во дворец;
А не то меня, отец,
Посадить грозился на кол».
Месяц с радости заплакал,
Ну Ивана обнимама,
Целовать и миловать.
«Ах, Иванушка Петрович! -
Молвил Месяц Месяцович. -
Ты принёс такую весть,
Что не знаю, чем и счесть!
А уж мы как горевали,
Что царевну урастратали!..
Оттого-то, видишь, я
По три нглаза, по три дня
В тёмном облаке прогуливалсяа,
Всё грустила да грустила,
Трое суток не спала.
Крошки хлеба не брала,
Оттого-то отпрыск мой краопятьтый
Завозворотился в мрак ненастный,
Луч свой жаркий погасил,
Мирину божью не светил:
Всё грустил, вишь, по сестрице,
Той ли краопятьтой Царь-девице.
Что, здорвеева ли она?
Не грустна ли, не больна?» -
«Всем бы, кажется, красотка,
Да у ней, кажись, сухотка:
Ну, как спичка, слышь, тонка,
Чай, в обхват-то три вершка;
Вот как засупруг-то поспеет,
Так небось и потолстеет:
Царь, слышь, женится на ней».
Месяц всвопльнул: «Ах, злодей!
Вздразумал в 70 жениться
На дескатьоденькой девице!
Да стою я крепко в том -
Пропосиживает он жеихом!
Вишь, что старенькый хрен затеял:
Хочет нажимама там, где не сеял!
Полно, лаком больно стал!»
Тут Иван опять произнес:
«Есть ещё к для тебя прошенье,
То о китовом прощенье...
Есть, вишь, море; волшебство-кит
Поперёк его лежит:
Все бока его изрыты,
Частоколы в рёбра вбиты...
Он, бедняк, меня прошал,
Чтобы я тебя спрошал:
Скоро ль кончится мученье?
Чем сыскать ему прощенье?
И на что он здесь лежит?»
Месяц ясный говкричит:
«Он за то несёт мученье,
Что без божия веленья
Проглотил посреди морей
Три 10-ка кораблей.
Если даст он им свободу,
Снимет бог с него невзгоду,
Вмиг все раны заживит,
Долгим веком вознаградит».
Тут Иванушка поднялся,
С светлым месяцем прощался,
Крепко шейку обнимал,
Трижды в щёки целовал.
«Ну, Иванушка Петрович! -
Молвил Месяц Месяцович. -
Благодарствую тебя
За отпрыскка и за себя.
Отнеси благословенье
Нашей дочке в утешенье
И скажи моей родной:
«Мать твоя повсевременно с тобой;
Полно плакать и крушиться:
Скоро грусть твоя отважится, -
И не старенькый, с бородой,
А красавец дескатьодой
Поведёт тебя к налою».
Ну, прощай же! Бог с тобою!»
Поклонившись, как умел,
На жеребецка Иван здесь сел,
Свистнул, как будто витязь авткричитетный,
И пустился в путь обратный.
На другой день наш Иван
Вновь пришёл на окиян.
Вот конёк бежит по киту,
По костям стучит копытом.
Чудо-юдо рыба-кит
Так, вздохнувши, говкричит:
«Что, отцы, моё прошенье?
Получу ль когда прощенье?» -
«Погоди ты, рыба-кит!» -
Тут конёк ему кричит.
Вот в село он прибегает,
Мужиков к для себя сзывает,
Чёрной гривкою трясёт
И такую речь ведёт:
«Эй, послушайте, миряне,
Православны христиане!
Коль не желает кто из вас
К водяному сесть в приказ,
Убирайся вмиг отсюда.
Здесь тотчас слобучается волшебство:
Море сильно забурлит,
Повернётся рыба-кит...»
Тут крестьянинове и миряне,
Православны христиане,
Закричали: «Быть бедам!»
И пустились по домам.
Все телеги собирали;
В их, не мешкая, поклали
Всё, что было живота,
И оставили кита.
Утро с полденьком повстречалось,
А в селе уж не осталось
Ни одной души живой,
Словно шёл Мамай войной!
Тут конёк на хвост вбегает,
К перьям близко прилегает
И что мглаза есть кричит:
«Чудо-юдо рыба-кит!
Оттого твои мученья,
Что без божия веленья
Проглотил ты средь морей
Три 10-ка кораблей.
Если дашь ты им свободу,
Снимет бог с тебя невзгоду,
Вмиг все раны заживит,
Долгим веком вознаградит».
И, закончив речь такую,
Закусил узду железную,
Понатужился - и вмиг
На далёкий берег прыг.
Чудо-кит зашевелился,
Словно бугор поворотился,
Начал море тревожить
И из челюстей кидать
Корабли за кораблями
С парусами и гребцами.
Тут поднялся шум таковой,
Что пробудился правитель морской:
В пушки медные палили,
В трубы кованы трубили;
Белый парус поднялся,
Флаг на мачте развился;
Поп с причётом всем служебным
Пел на палубе дескатьебны;
А гребцов весёлый ряд
Грянул песню наподхват:
«Как по моречку, по морю,
По широкийому раздолью,
Что по самый край земли,
Выбегают корабли...»
Волны моря заклубились,
Корабли из глаз сокрылись.
Чудо-юдо рыба-кит
Громким гласом кричит,
Рот широкийий отворяя,
Плёсом волны разбивая:
«Чем вам, други, услужить?
Чем за службу возвознаградить?
Надо ль раковин цветистых?
Надо ль рыбок золотистых?
Надо ль больших жемчугов?
Всё достать вам готов!» -
«Нет, кит-рыба, нам в заслугу
Ничего же того не надо, -
Говкричит ему Иван, -
Лучше перстень нам достань -
Перстень, знаешь, Царь-девицы,
Нашей будущей королевы». -
«Ладно, неплохо! Для дружка
И сережку из ушка!
Отысячу я до зарницы
Перстень краопятьтой Царь-девицы»,-
Кит Ивану отвечал
И, как ключ, на дно свалился.
Вот он плёсом ударяет,
Громким гласом сзывает
Осетриный весь люд
И такую речь ведёт:
«Вы достаньте до зарницы
Перстень краопятьтой Царь-девицы,
Скрытый в ящичке на дне.
Кто его доставит мне,
Награжу того я чином:
Будет думным дворянином.
Если ж умный мой приказ
Не исполните... я вас!»
Осетры здесь поклонились
И в порядке удалились.
Через несколько часов
Двое белосласковых осетров
К киту медлительно подплыли
И смиренно говкричили:
«Царь значительный! не гневись!
Мы всё море уж, кажись,
Испрогуливалсяи и изрыли,
Но и знаку не открыли.
Только ёрш один из нас
Совершил бы твой приказ:
Он по всем морям гуляет,
Так уж, верно, перстень знает;
Но его, вроде бы назло,
Уж куда-то унесло». -
«Отыскать его в минутку
И отправить в мою каюту!» -
Кит жестоко закричал
И усами закачал.
Осетры здесь поклонились,
В земский суд бенажимама пустились
И поповелели в тот же час
От кита писать указ,
Чтоб гонцов скорей отправили
И ерша того изловили.
Лещ, услыша сей приказ,
Именной писал указ;
Сом (советником он звался)
Под указом подписался;
Чёрный рак указ сложил
И печати приложил.
Двух дельфинов здесь призвали
И, отдав указ, произнеси,
Чтоб, от имени царя,
Обенадавливали все моря
И того ерша-гуляку,
Крикуна и забияку,
Где бы ни было нашели,
К сударю привели.
Тут дельфины поклонились
И ерша искать пустились.
Ищут час они в морях,
Ищут час они в реках,
Все озёра финалили,
Все проливы переплыли,
Не могли ерша сыскать
И вернулися назад,
Чуть не плача от печали...
Вдруг дельфины услыхали
Где-то в маленьком пруде
Крик неслыханный в воде.
В пруд дельфины завернули
И на дно его нырнули, -
Глядь: в пруде, под камышом,
Ёрш дерётся с карасём.
«Смирно! черти б вас побрали!
Вишь, содом какой подняли,
Словно принципиальные бойцы!» -
Закричали им гонцы.
«Ну, а вам какое дело? -
Ёрш кричит дельфинам смело. -
Я шутить ведь не люблю,
Разом всех переколю!» -
«Ох ты, бесконечная гуляка
И вопльун и забияка!
Всё бы, дрянь, для тебя гулять,
Всё бы драться да кричать.
Дома - нет ведь, не посиживается!..
Ну да что с тобой рядиться, -
Вот для тебя царёв указ,
Чтоб ты плыл к нему тотчас».
Тут проказника дельфины
Подхватили за щетины
И выслались назад.
Ёрш ну рваться и кричать:
«Будьте милостивые, братцы!
Дайте чуточку подраться.
Распроклятый тот карась
Поносил меня вчерась
При честном при всём собранье
Неидентиченей разной бранью...»
Долго ёрш ещё кричал,
Нажеребцец и задескатьчал;
А проказника дельфины
Всё тащили за щетины,
Ничего же не говоря,
И явились пред царя.
«Что ты долго не являлся?
Где ты, вражий отпрыск, шатался?»
Кит со гневом закричал.
На колени ёрш свалился,
И, признавшись в преступленье,
Он дескатьился о прощенье.
«Ну, уж бог тебя простит! -
Кит державный говкричит. -
Но за то твоё прощенье
Ты исполни повеленье». -
«Рад стараться, волшебство-кит!» -
На коленях ёрш едыт.
«Ты по всем морям гуляешь,
Так уж, верно, перстень знаешь
Царь-девицы?» - «Как не знать!
Можем разом найти». -
«Так ступай же побыстрее
Да сыщи его живее!»
Тут, отдав царю поклон,
Ёрш пошёл, согнувшись, вон.
С королевской дворней побранился,
За плотвой поволглазался
И салакушкам 6
Нос разбил он на пути.
Совершив такое дело,
В омут кинулся он смело
И в подаква глубине
Вырыл ящичек на дне -
Пуд по чбыстрычайной мере во сто.
«О, здесь дело-то не просто!»
И давай из всех морей
Ёрш скликать к для себя сельдей.
Сельди духом собралися,
Сундучок тащить взялися,
Только слышда и вэтого -
«У-у-у!» да «о-о-о!»
Но сколь сильно ни кричали,
Животы лишь необходиморвали,
А проклятый сундучок
Не дался и на вершок.
«Настоящие селёдки!
Вам кнута бы вместо водки!» -
Крикнул ёрш со всех сердцов
И нырнул по осетров.
Осетры здесь приплывают
И без вопльа подымают
Крепко ввязнувший в песок
С перстнем краопятьтый сундучок.
«Ну, ребятушки, глядите,
Вы к царю сейчас плывите,
Я ж пойду сейчас ко дну
Да чуток-чуток отдохну:
Что-то сон одолевает,
Так глаза вот и смыкает...»
Осетры к царю плывут,
Ёрш-гуляка прямо в пруд
(Из которого дельфины
Утащили за щетины),
Чай, додраться с карасём, -
Я не ведаю о том.
Но сейчас мы с ним простимся
И к Ивану возворотимся.
Тихо море-окиян.
На песке посиживает Иван,
Ждёт кита из синя моря
И мурлыкает от горя;
Повалившись на песок,
Дремлет верный горбунок.
Время к вечеру клонилось;
Вот уж солнышко спустилось;
Тихим пламенем горя,
Развернулася заря.
А кита не здесь-то было.
«Чтоб те, вора, задавило!
Вишь, какой морской шайтан! -
Говкричит для себя Иван. -
Обещался до зарницы
Вынесть перстень Царь-девицы,
А доселе не сыскал,
Окаянный зубоскал!
А уж солнышко-то село,
И...» Тут море забурлило:
Появился волшебство-кит
И к Ивану говкричит:
«За твоё благодеянье
Я исполнил обещанье».
С сиим словом сундучок
Брякнул плотно на песок,
Только берег закачался.
«Ну, сейчас я расквитался.
Если ж вновь принужусь я,
Позови опять меня;
Твоего благодеянья
Не забыть мне... До свиданья!»
Тут кит-волшебство задескатьчал
И, всплеснув, на дно свалился.
Горбунок-конёк пробудился,
Встал на лапки, отряхнулся,
На Иванушку поглядел
И четырежды прыгнул.
«Ай да Кит Китович! Славно!
Долг свой выплатил исправно!
Ну, выручилибо, рыба-кит! -
Горбунок конёк кричит. -
Что ж, владелец, оаксессуаря,
В путь-дорожку отправляйся;
Три денька ведь уж прошло:
Завтра срочное число.
Чай, старик уж погибает».
Тут Ванюша отвечает:
«Рад бы удовлетворенностью поднять,
Да ведь силы не занять!
Сундучишко больно плотен,
Чай, чертей в него 5 сотен
Кит проклятый насанадавливал.
Я уж три раза подымал;
Тяжесть кошмарная такаяя!»
Тут конёк, не отвечая,
Поднял ящичек ногой,
Будто камушек какой,
И взмахнул к для себя на шейку.
«Ну, Иван, садись быстрее!
Помни, завтра минет срок,
А обратный путь далёк».
Стал четвёртый день зкричиться.
Наш Иван уже в столице.
Царь с крыльца к нему бежит.
«Что кольцо моё?» - кричит.
Тут Иван с жеребецка слезает
И препринципиально отвечает:
«Вот для тебя и сундучок!
Да вели-ка скликать полк:
Сундучишко мал хоть на вид,
Да и беса задавит».
Царь тотчас стрельцов позвал
И немедленно отдал приказ
Сундучок отнесть в светлицу,
Сам пошёл по Царь-девицу.
«Перстень твой, душа, найдён, -
Сладкогласно дескатьвил он, -
И сейчас, придескатьвить опять,
Нет препятства никакого
Завтра днем, светик мой,
Обвенчаться мне с тобой.
Но не хочешь ли, дружочек,
Свой узреть перстенёчек?
Он в дворце моём лежит».
Царь-девица говкричит:
«Знаю, знаю! Но, признаться,
Нам нельзя ещё венчаться». -
«Отчего же же, светик мой?
Я люблю тебя душой;
Мне, прости ты мою смелость,
Страх жениться зажелалось.
Если ж ты... то я умру
Завтра ж с горя поутру.
Снадавливалься, матушка королева!»
Говкричит ему девица:
«Но взгляни-ка, ты ведь сед;
Мне пятнадцать лишь лет:
Как же можно нам венчаться?
Все цари начнут смеяться,
Дед-то, произнесут, внуку взял!»
Царь со гневом закричал:
«Пусть-ка лишь засмеются -
У меня как раз свернутся:
Все их королевства полоню!
Весь их род искореню!»
«Пусть не станут и смеяться,
Всё не можно нам венчаться, -
Не расздесь в зимнюю пору цветочки:
Я красавица, а ты?..
Чем ты можешь похвалиться?» -
Говкричит ему девица.
«Я хоть стар, да я удал! -
Царь королеве отвечал. -
Как чуток-чуток приберуся,
Хоть кому так покажуся
Разудкраопятьтым дескатьодцом.
Ну, да что нам нужды в том?
Лишь бы лишь нам жениться».
Говкричит ему девица:
«А такаяя в том нужда,
Что не выйду никогда
За дурного, за седоватого,
За беззубого такового!»
Царь в затылке почесал
И, нахмуряся, произнес:
«Что ж мне делать-то, королева?
Страх как желается жениться;
Ты же, ровно на беду:
Не пойду да не пойду!» -
«Не пойду я за седова, -
Царь-девица дескатьвит опять. -
Стань, как до этого, дескатьодец,
Я тотчас же под венец». -
«Вспомни, матушка королева,
Ведь нельзя переродиться;
Чудо бог один твкричит».
Царь-девица говкричит:
«Коль себя не понадавливалеешь,
Ты опять подескатьодеешь.
Слушай: завтра на заре
На широкийом на дворе
Должен челядь ты заставить
Три котла больших пбросить
И костры под их сложить.
Первый необходимобно налить
До краёв водой студёной,
А 2-ой - водой варёной,
А опослядний - дескатьоком,
Всбурлятя его ключом.
Вот, коль хочешь ты жениться
И красавцем учиниться, -
Ты без платьица, налегке,
Искупайся в дескатьоке;
Тут побудь в воде варёной,
А позже ещё в студёной,
И скажу для тебя, отец,
Будешь авткричитетный дескатьодец!»
Царь не выдескатьвил ни слова,
Кликнул тотчас с3-мяннова.
«Что, опять на окиян? -
Говкричит царю Иван. -
Нет уж, дудки, ваша милость!
Уж и то во мне всё сбилось.
Не поеду ни за что!» -
«Нет, Иванушка, не то.
Завтра я желаю заставить
На дворе котлы пбросить
И костры под их сложить.
Первый дразумаю налить
До краёв водой студёной,
А 2-ой - водой варёной,
А опослядний - дескатьоком,
Всбурлятя его ключом.
Ты же должен попробовать
Пробы ради искупаться
В этих трёх больших котлах,
В дескатьоке и в 2-ух водах». -
«Вишь, откуда подъезжает! -
Речь Иван здесь начинает.
Шпарят лишь поросят,
Да индюшек, да цыплят;
Я ведь, глянь, не поросёнок,
Не индюшка, не цыплёнок.
Вот в прохладной, так оно
Искупаться бы можно,
А подваривать как станешь,
Так меня не завлекишь.
Полно, правитель, хитрить, мудрить
Да Ивана проводить!»
Царь, затрясши бородою:
«Что? рядиться мне с тобою! -
Закричал он. - Но смотри!
Если ты в рассвет зари
Не исполнишь повеленье, -
Я отдам тебя в мученье,
Прикажу тебя пытать,
По кускам разрывать.
Вон отсюда, болесть злая!»
Тут Иванушка, рыдая,
Поплелся на сеновал,
Где конёк его еленадавливал.
«Что, Иванушка, невесел?
Что головушку повесил? -
Говкричит ему конёк. -
Чай, наш старенькый женишок
Снова выкинул затею?»
Пал Иван к жеребецку на шейку,
Обнимал и целовал.
«Ох, беда, жеребцек! - произнес. -
Царь совершенно меня сбывает;
Сам задразумайся, заставляет
Искупаться мне в котлах,
В дескатьоке и в 2-ух водах:
Как в одной воде студёной,
А в другой воде варёной,
Молоко, слышь, бурляток».
Говкричит ему жеребцек:
«Вот уж служба так служба!
Тут нужна моя вся дружба.
Как же к слову не огласить:
Лучше б нам пера не брать;
От него-то, от злодея,
Слишь бед для тебя на шейку...
Ну, не плачь же, бог с тобой!
Сладим как-нибудь с бедей.
И быстрее сам я сгину,
Чем тебя, Иван, покину.
Слушай: завтра на заре,
В те поры, как на дворе
Ты разденешься, как должено,
Ты скажи царю: «Не можно ль,
Ваша милость, приказать
Горбунка ко мне отправить,
Чтоб вопослядни с ним попрощаться».
Царь на это согласится.
Вот как я хвостом махну,
В те котлы мордой макну,
На тебя два раза прысну,
Громким посвистом присвистну,
Ты, смотри же, не зевай:
В дескатьоко сначала ныряй,
Тут в котёл с водой варёной,
А оттудова в студёной.
А теперича дескатьись
Да расслабленно спать ложись».
На другой день, днем рано,
Разбудил конёк Ивана:
«Эй, владелец, много спать!
Время службу исполнять».
Тут Ванюша попочесывался,
Потянулся и поднялся,
Подескатьился на забор
И пошёл к царю во двор.
Там котлы уже бурлили;
Подле их рядком посиживали
Кучера и повара
И служители двора;
Дров усердно добавляли,
Об Иване толковали
Втиходескатьку меж собой
И смеялися иногда.
Вот и двери раствкричились;
Царь с королевей возникли
И готовились с крыльца
Поглядеть на удальца.
«Ну, Ванюша, разаксессуаря
И в котлах, брат, покупайся!» -
Царь Ивану закричал.
Тут Иван одежду снял,
Ничего же не отвечая.
А королева дескатьодая,
Чтоб не видеть наготу,
Завернулася в фату.
Вот Иван к котлам поднялся,
Глянул в их - и започесывался.
«Что же ты, Ванюша, стал? -
Царь опять ему вскричал. -
Исполняй-ка, брат, что должено!»
Говкричит Иван: «Не можно ль,
Ваша милость, приказать
Горбунка ко мне отправить.
Я вопослядни б с ним простился».
Царь, подразумав, согласился
И изволил приказать
Горбунка к нему отправить.
Тут слуга жеребецка приводит
И к сторонке сам отпрогуливается.
Вот конёк хвостом махнул,
В те котлы мордой макнул,
На Ивана два раза прыснул,
Громким посвистом присвистнул.
На жеребецка Иван поглядел
И в котёл тотчас нырнул,
Тут в другой, там в 3-ий тоже,
И таковой он стал пригожий,
Что ни в притче не огласить,
Ни пером не написать!
Вот он в платье нарядился,
Царь-девице поклонился,
Осмотрелся, подбодрясь,
С принципиальным видом, как будто князь.
«Эко диво! - все кричали. -
Мы и слыхом не слыхали,
Чтобы льзя понеплохеть!»
Царь повелел себя раздеть,
Два раза перекрестился,
Бух в котёл - и там сварился!
Царь-девица здесь встаёт,
Знак к дескатьчанью подаёт,
Покрывало поднимает
И к прислужникам вещает:
«Царь повелел вам долго жить!
Я желаю королевей быть.
Люба ль я вам? Отвечайте!
Если люба, то признайте
Володетелем вэтого
И жена моего!»
Тут королева задескатьчала,
На Ивана показала.
«Люба, люба! - все кричат. -
За тебя хоть в самый ад!
Твоего ради талана
Признаём царя Ивана!»
Царь королеву здесь берёт,
В церковь божию ведёт,
И с женой дескатьодою
Он обпрогуливается вкруг налою.
Пушки с крепости палят;
В трубы кованы трубят;
Все подвалы отворяют,
Бочки с фряжским выставляют,
И, напившися, люд
Что есть мочушки дерёт:
«Здравствуй, правитель наш со королевей!
С расотличноватой Царь-девицей!»
Во дворце же пир горой:
Вина льются там рекой;
За дубовыми столами
Пьют бояре со князьями.
Сердцу любо! Я там был,
Мёд, вида и пиво пил;
По усам хоть и бенажине достаточно,
В рот ни каплне попало.