Стихи и Проза

Что-то в моей душе поизменялось. Капитально. И в лучшую сторону. Потому что мне на данный момент не надо завлекать людей практический заманчивой личностью – они сами ко мне теснятся. Как к солнечному свету от необходимоевших дождливых туч да темных фиолетовых холодов. Я чую, что сердечно становлюсь другим, большим, вселенским. Ещё не дошёл до вершины людской мудрости, но уже путь мой необратим, позжеу как назад я и сам не пойду, и продуктищи мне не дадут. А их у меня с каждым днём возникает множе. Может быть, оттого что светла моя улыбка душа – но не укрытной белозубой надменностью, облечённой роскошью богатства да удачей в делах, не скрипящей крепкозубой сварливостью, боящейся сглаза отпетых завистников – а мир мой во всякий вновь приходящий день восхищает значительными чудесами безмерной красою восхищает меня, да сейчас уж и тех кто со мною пленяется рядом. ================================ Я патетикне люблю. Потому что не понимаю, откуда трибунные герои берут такие слова. Уж чбыстрычайно громогласда и феерично они разносятся понебу, хотя ведь когда по правде кого-нибудь любишь – пусть даже родину – то не орёшь в пустоту белого света, которая ничдругими словами и ничем наповсевременно остается; а тихо на ушко – любимая. Она непременно признанье услышит, оттого что неплохее каждому человеку – иль родине – приятно бывает, и отзовётся в душе таковой же дескатьитвой – навеки с тобой. Не необходимо хоть для себя, или пред неплохими продуктищами обелять родное отечество. Кто любит, тот воспримет его параличным, слепым и безногим – станет прогуливаетсяь за ним как за слабенькой мамой, что восьмерых родила воспитала, к концу обессилев. И ежели слобучается так, ежели спод мамы дерьмо выгребать, то необходимо спеша опустить её с высот недотроги на свою мелкодушную низменность, чтоб она стала грязнее ближе понятнее. Мать красавицу прилюдно просто обонажимама дурным пафосом: но матушку немощь лишь и можно любить в буде падалью. ================================ Впереди меня шла девка, худая как швабра. Джинсы на жопе висели, и куртка холщово спадала с её сутулых плеч. Вязаная шапочка надвинулась на глаза, пряча их от унижающих взглядов. Встречные люди нажине достаточностливо брезгливо смотрели на неё, спеша здесь же отвозворотиться, чтоб не дай бог ей ответить на какую-нибудь сиротскую просьбу. Было даже непонятненько, сколько ей лет: так худоба измочалила мясо и слабенький скелет. Казалось, дунь на неё ветер погромче – и свалится прямо в кювет тротуара. Она вошла в продуктовый магазин, и я нарошно опослядовал за ней, уже твёрдо зная что буду о ней писать. Персонаж свыпекалтрный: она похожа всеобще и на тех матерей, кто кидает детей на помойку, и на бесконечных бомжих, которые наверно ещё с детских лет клиноктают таскаться по свалкам. Но самое основное для меня – что в ней много обречённости и смирения, как в мадонне исусовой. Кажется, вот подойдёт к ней итальянец с копьём и произнесет – давай практическиго кучерявого отпрыскка на распянье – и даст, может даже не выдескатьвив слово пощады. - Я тогда старалась быстрее пройти по улицам к практическиму дому, сутулясь и прячась как можно ближе к земле, чтобы наверное слиться с ней сероватым цветом и быть незаметней для всех – но не осознавала, что моя надавливалкая нажине достаточность ещё больше завлекает внивлекия людям, и они тоже отводили от меня взглядовитые вещества, чтобы не быть приличными к моей немощи не спросить даже словом о ней – позжеу что совесть от чужой боли всё же грызёт, даже посильнее чем от практический. Когда вокруг никого, я поднимала голову и заглядовитые веществавала в окна домов, или квартир на первом этаже новостроек. Не знаю, что я желала найти там: быть может, скандалы и ссоры жильцов, их семейную неустроенность – а мне б тогда стало легче, что не одна я в паскудстве живу а с такими же бедолагами. Когда я видела счастливые лица и богатую обстановку, то ещё больше мобучалсяа и нюнилась – но с чужим горем иль бедностью мне самой желалось биться и я упорно сжималась в комок. - =============================== Я никого на свете не боюсь. Я чувствую себя так, что мне и погибель не страшна. Что может слобучаться – зарежут, машина собьёт, или навернусь с крыши практический новейшей стройки. Чему здесь быть может больно? Телу? Так это преходяще – секундная, пусть минутная боль, или даже часовая пытка над изувеченным остовом до этого живого меня – но всё пройдёт неминуемо. А душа? Куда полетит опосля погибели? Да где бы её ни приютили, это опять же будет любознательный, снове познаваемый мир, в каком наслишь не мало догадок и опытов творческому разразуму, что не станется изизлишнего времени чтобы мобучаться, наслаждаться ль – хоть в раю, иль в геенне. Единственный кошмар во мне остаётся – общенья с людьми. Я так долго жил замкнутым супругиком, никого близко не подзазапуская, что отвык от всех дискуссий, советов просьб комплиментов. Мне страшно впрогуливаетсяь в цивилизованные места – где люди из высшего общества злачно транжирят средства, себя, и жизнь. Даже с золотними карманами я урастратаюсь от обычного вопросеца админа – чего же изволите? – позжеу что изволю я быстрее покинуть сей элитный вертеп, который моя златовласая спутница почему-либо считает ошеломительным местом, в коем собираются жирные сливки, сметана и масло. Стыдно признаться, но мне легче говорить с отстоем, обратом – гденибудь на городской свалке, иль даже помойке, глотая сторублёвый портвейн вприкуску с печёной картошкой. ============================== Сегодня субботний выходной. Много дескатьодёжи работает на цирке, зрелые селяне им помогают, а тем уже старики притопали на выручку. Кто рядом в парке гулял, посреди сосен с детишками, давно ковыряют землю, испачкав белоснежные рубахи, вымазав платьица. - Ма, а что около цирка копают? - Конюшни здесь будут, отпрыскок. Для звереккей жилища! Радио негромко поёт великолепеную музыку, под которую веселее работать, тело не устаёт. Все расслабленно занимаются порученными делами и взятыми обязанностейами: братья каменщики завершают подъём циркового круга, братья стекольщики вымеряют окна да двери, сёстры штукатурки принялись за отделку фасада - и лишь подсобники суетятся, чуток успевая ко всем. Среди их, как повсевременно, Жорка тбыстронит колокольчиком от бригады одной к последующей. Ребята уже гоняли его - прямо в глаза, необходимоел со своими россказнями. Но он как ветер по стройке гуляет, листьями прошуршал. - Жор, иди ты на…- не сдернадавливался Роман Цыгля, ну и послал его на хутор бабочек ловить. Под парусиновеньким навесом работает прошедший тюремный посиживалец Мартын. Он строгает да пилит симпотные деревяшки для украшательства циркового дворца; и всё ещё дивно щурится на вольное небо, дышит многой блекой, густо празднуя свободу. Притулясь к столбу, поглядовитые веществавает на него дед Пимен, приведший свой дух в состояние возвышенное от созерцания классной работы, от шуршуров полуденных жаб и ящерок; запах просторный со стружки плывёт. - Ты,Мартын, сейчас сподобился к вольной жизни. Молодец.- Старик лаского коснулся его локтя, снимая пылинку с засаленного костюма.- Но для чего же собираешь денюшки на общак воровской? оставь кабальные порядки для обветшкраопятьтой тюрьмы, а здесь другие владельцева. Стыдливо возмутился Мартын, как будто правота его голенькой стала:- Что прикажешь – супругиков кинуть без передачек? опухнут с голодухи. - Ничего же не слобучается, если одну баланду похлебают,- ехидно окрысился дед и даже клацнул пустыми дёснами: дескать - твоё дело вольное, и я вольный людейин.- Это господь карает разбойников. А ежли желают сытче кушать, то зазапускай трудятся до кровавых мозолей. Раздался восторженный вопль:- Смотрите все!! Вот таковой я буду медведь!- Это Жорка из сарая выпростал лежкраопятьтую шубу, брыкнув оттуда сворку полусонных дескатьей, и накинул на себя её с верхом, оставив снаружи нос один. Он корчился как лицедей, даруя люду свыпекалтакль. А опосля, утомившись веселить ребятишек, Жора запыханно повалился в сдескатьяную стружку:- Дааа, дедушка. Дикие животные это для тебя не домашние собачки и жеребцыки. Но Пимен ему вмиг припомнил родную исткричию:- Смеёшься, перчак? Да знаешь ли ты, что без кавалерине выиграли мы проишедших войн, различных маленьких побоищ? Сабли наголо, к бою пушки - везде в выручку лошадка. Даже валясь наземь с порванным брюхом, она старается человечка выручилти - пылкость бережёт, любовь смертельную. Но Жорка бы как будто не поверил ему, перебил старика:- Откуда ты знаешь? Провёл все деревенские битвы в лесных затишках, а про наганы басню сглазанил. Теперь вот детишек путаешь своими вымыслами, так что Еремеев отпрыскок весь огород для тебя перекопал. - Ты серьёзно пролаял ересивую речь, пёс уличный?- тихо вопросецил старик, и лишь нервная тряска седей бороды подпроизнеса Жкричику, до каких жестоких есликов обижен на него дедушка Пимен. Страшно супругику стало, как будто заклятому алкашу перед раздутой печёнкой.- Прости меня, деда родимый, за бездумные слова.- А в оправдание повинился всем оболганным:- Наговорю, бывает, людям брехни, а опосля проедаю себя днём и ночкой. Прости блуду. Пимен встал с чурбака, померился неюркими шажками . У ног его посиживал Жкричик, под коленки свесив повинную голову, но всё же краем глаза выгадывая дедову хватку. Тот захекал смешливо:- Боишься, мандалай. Мельчавый ты против силы моей. - Вот ничуточкне боюсь.- Жора вскглазал, обнял за бока проходящего деда, и даже в щёку волосатую чмокнул:- Глаза у тебя добрые. Приспело время обеда. При школьной столовке, через дорогу, накрыли столы по указанию председателя. Может, без разносолов - да сытно. На 1-ое щи, каша на 2-ое. И компоты из деревенских подвалов. Серафим силком гнал кормиться детдомовцев. Они поработали от вэтого сердца, но со стыдом вдруг упёрлись чужое кушать. И парень связал их верёвкой, таща за собой:- Обед сготовлен вам, а вы носы воротите грязные. Быстро размыться! - А для чего же?- рассмехал самый бойкий шкет.- Мы ведь ещё будем трудиться. Найдёте работу? - Обязательно,- громогласно подговорил Серафим, рукой обмахнув ширь посёлка.- В людях большая треба на элеваторе. Нужно порядок навести: вычистить хлебные закрома и механические кутёхи. Вроде бы весел Серафимка; но сам не свой этогодня, а чей - тяжело огласить. Может бабкин, или дедкин, как колобок - да вот кашу гречневую он еле ковырнул, хоть со сливочным маслом её любит. Поди ж ты, привереда. Неаа; это всё маленькая кручина - из лоскутов пошита ветхими нитями. Зиновий пихнул парня в бок:- Ну чего же дуешься на весь свет, оттого что Христина не пришла? Красотой да разумом ты статен - иди сам к ней, а если трусишь, так займи у Янки язык. Он быстро научит. - Эх, дядька, не понимаешь ты вэтого…- а чего же там понимама, ежели каждый супругик эту школу прошёл: прямо от ласкогого дёрганья косичек на продлёнке до вызапускного поцелуя в запомаженные губки самой разболтанной одноклассницы. Но Серафим лишь сердечко с перебивами слушает, да упорно говорит:- она такаяя милая, такаяя чисвора… А я? И вдруг безного вскглазал с табурета, повис руками за шейку дядькину; треплет зло, а в нём ни много-ни не достаточно весу четыре пуда, да ещё голова.- Есть во мне что, дядька Зиновий? большая нервная заноза, чтобы гноилась всю жизнь? - А то как,- Зяма взлохматил его сероватые цементные волосы, добавив рыжего песочку из карьера близ сосен, и полил водой дождикикевой. Потом стал замешивать в Серафимкдругой голове крепкий раствор; а сам рядовитые веществашком приговаривает:- Распроизнеси мне на днях вариант один. В магазине старушку малец понадавливалел, которая распустила сопли, как будто ей продала девка, наглая прилавочная, совершенно кислое дескатьоко. Так и сяк плакала бабуля, аж довела до истерики бедную продавщицу… А кто был малец тот, что за обиженную старость вступился, ась?- Дядька ухо оттянул пальцами, чтобы лучше слышать в звоне столовых мисок; спряталось солнце посреди ветвей за окном, превращая Зиновия в лысого гнома. Подвох учуял Серафим, и сщурился практический зелёной кожурой, как будто никогда больше не созреть ему:- я был. - Ты, мкраопятьтый. Но знаешь ли, глуповатый отрок, что бабка та давно прогуливается по магазинам да торговым лоткам, издеваясь над девчатами практический немассивной старостью. Сто халявных костюмов она переносила за это время, сто крынок свежайшего дескатьока даром выпила, и ещё хвастает соседям, как будто хоть какого из их сможет в тюрьму высадить, ежелне дай бог ветка спелая вишника на её огород свесится. - А я здесь при чём?- спросил Серафим, возводя глазки к тихим небесам, и сам был на ангела похож; но дядька Зиновий его ущемил за правый бок:- Веростлив ты, милосердный дурачок, как будто в мире нет обманов, измен, и загадокых предателей. Истязая себя верой, можно натвкричить ненеплохих дел.- Зяма склонился к плечу дескатьодого дружка, прошептал скользко:- Тут Христину я видел на днях с мрачноткой под глазами. Не усвою - или она по для тебя тоскует, то ль просто подевичьи мается. - Врёшь ты всё, дядя,- чуток грубее закряхтел враз охрипший Серафимка, всекрете надеясь, что Зиновий обиженно подговорит каждое своё слово. - Да кого хочешь спроси.- Зяма всколыхнулся петушливо, и обмахнул крыльями рядом сидевших продуктищей, а те убеждённо закивали мальцу. Уж чбыстрычайно умкричителен он в практический первой любови. Дядька Зиновий купил кружку пива; один уселся при парковом тенёчке, под берёзами. Тихо никого не обижая селёдочку жевал. И с мыслями рекомендовался; ну а какие они у зрелого одинокого супругика? - когда в семье наяву примириться да как уговкричить Марийку на переезд. Она ведь обоими башмаками прибурлила к городской сдескатье, а языком к говорливым соседкам.- зато в посёлке мусора не достаточда и птичий щебет слышен кругом,- говорил Зяма с женой, а та, поджав губки, сгорбилась на краю скамьи, тяжело дыша нездорвеевым горлом:- Вот бы для тебя здесь и воздух понравился, запахный,- напел под гармонику дядька, да испуганная хлёстким ударом кнута на лугу, Марийка быстро расворала посреди цвеверной пыльцы. Зиновий повёл головой вбок-набок, назад обернулся - и узрел Богатуша при детской коляске.- Заходи, садись. Я тебя не трону, вражонок. Сощурил большие глаза Богатуш; отпрыск его таким лупатым вырастет.- А мне бояться вас постыдно. - Отчего же это?- Зяма вздёрнул нос, кудельки к затылку пригладил.- Брезгуешь? - Да.- Остановился супругик, так что спдругой загораживая малыша. И похож он весь на наседку, с толстым брюхом своим да подвисшим ккричичным ремнём. - Да - это ёмкое слово.- Зиновий безвредно надругался над ссорой, во весь рот улыбнувшись.- Объясни великую обстоятельству твоей неприязни, когда весь бедный люд затеялся строить цирк для детей, и для твоего ребёночка тоже, меж прглазам. А ты ломаного грошика не дал, хотя каждый день ходишь мимо Янкдругого плаката. Вот здесь для тебя не бывает постыдно? Грозно пожевал губами Богатуш, как волшебствоюдо, которое до этого плавало в речке, но его выловили да сожгли - а этот рядом стоит, насупив брови, и клёхчет поиндюшиному, скороговоркой:- Кому средства давать? пропойцам да лентяям, что из зависти сарай мой сжеги?! и меня бы с семьёй, но мы к тёще уехали! Господь уберёг от большого разора, и позжеу мне не надавливаль для него лишь, а голота пусть бедствует. - Это не люди; мерзкая гнида тебя подпалила - а вот отстояли дом твой всем миром, пока ты в городе курортничал. Двух супругиков опосля до больницы проводили с ожогами.- Зиновий зримо покраснел от шеи до затылка; пытаясь сохранить выдержку, он весело подмигнул мальчуганёнку в коляске, как будто рисованный клоун на сдутом воздушноватом шарике:- Верно я говорю, мкраопятьтой? за что батя от людей любви ждёт, когда сам её жадничает?- возмутился Зяма идентиченей наглостью; встал, размахав по кустам рукиноги.- Согласен я: много наших супругиков бражничают, дерутся и лежеботят на диване. Но дай им идею великую - они всю планетку вниз головой подвесят, ось земную свернут в узел. А чдругими словами твоя цель, Богатуш? да золотая кубышка!..- Ткнулся Зяма глазами-пырлами в червоный крест на белой груди Богатуша, и церковь ему припомнил:- Простолюдины идут к богу, даруя свою веру - а вам под иконами блазится грехи покрыть. Эээх, хитрованы…- Зиновий осуждающе закачал потной лысдругой, ну и махнул рукой, не надеясь уже на розги. Мужик толкнул от него свою коляску, намеряясь гордо уйти. Но в трёх шагах обернулся.- Хочу помочь родине. Только селяне за приймака меня держат, оттого что разбогател. Ты скажи Янке - пусть с золотом кошёлку воспримет от нашего дома, но всекрете. И чтобы всё на цирк - до гроща.- Он ушёл через серьезный караул одноногих сбазейших боец, которым барабанили военный марш парадные дятлы; через маленькие кустикнедозрелой малины, где прятался шкраопятьтый одинокий медведь. Тут и для Серафима обед закончился - Христина пришла на стройку. Когда вдалеке увидалась её красная блузка, парень встрепыхнулся как бойцовый пепотухал: волнительно пригладил гребень, как будто невзначай глянув на отражение в заляпанном окне; позже сбил рукавицами цементную пыль со штанов да рубахи; губки вытер, как будто прямо на данный момент лобзаться. Он схватился за носилками - вроде работает не покладая рук - а у самого под рёбрами началась трясучка, и отваливаясь комьями, побползла к пяткам.- … Фёдор…- позвал Серафим лучшего друга на помощь, но мальчуган не услышал его чажелаеткий глас и ускакал с Еремеем за песком да кирпичами. Припёрся Янко откудато сверху, взялся к носилкам:- Донести, чили? А девчонка всё ближе, шире шаг её к солнцу, и позже не поймама уже красноголубую бабочку, улетит в гкричизонт краса школьная. Потому доверился Серафим:- Янка, у меня есть подарок для Христи. Вручи ей, понадавливалуйста, ото всей бригады. Ты хитрецкий,- запнулся.- Повод придразумаешь. Христинка дарёные конфеты взяла, благодарствуя; всех угостила; а Серафима сама накормила с руки - он даже пальчики облобызал, шёпозже договариваясь о свидании. И опосля работы счастливо ухнул в омут; объявившись из воды с короной тины да ржавых водных растений. - Вот лешак водяной, и здесь оконфузился.- Зиновий вздохнул удручённо, улыбаясь одними глазами:- Ну куда ты поплыл, лягушачь у берега! Тяни раков больших, оставляй мбардовых. - Не ругайся, дядька. Вода тёмная, а в ней морская звезда щекотит пятки. - Я тебя сам пощекотю, вот вылезь на берег.- Зяма обернулся к Муслиму.- Совсем мкраопятьтый отбился от рук. Надо его женить. Янко уже смехал в усладу; смехал и Ерёма слезу через, позжеу что его схватил клешнёй толстопузый рак. Зиновий перегнулся над илистым берегом, скользко свалился, а обратда из тины выползло жестокое стращало - и ну рычать, маразмыться. Залепили Муслиму, который грёб на корточках к берегу, в задницу грязным илом. Отыгравшись, легли супругики под солнце. Считаются:- вот стенки побелим мы аква эмульсией, её позже мыть просто не пачкается.- тогда краску придётся в магазине брать, а мел для побелки можно накопать безвозмездно.- неее, друзья, чем дешевле тем ужаснее; зато полы, к примеру, мы уложим по бетонке крепкими струганными досками с практический пилорамы, вот где будет экономия.- верно, позжеу что в нерабочее время наш цирк станет играть деревенские женитьбы: затопочем от радости на весь белосласковый свет, и с ближих выселков соседи придут к нам.- седушки утомившисьим по кругу резные, древесью пахнущие, а то ж стулья из пластика воняют химией.- для манежа пусть старенькые бабки выткут толстый гобеленовейший ковёр с лебедями и тиграми, да разной невидалью.- нельзя, дрессированные зверькушки пугаться будут.- тогда картины развесим на стенах, а ещё лучше природные росписи, как в храме.- с пна начинаем сваривать купольные фермы,- встряхнулся Зиновий, и супругиков подбодрил:- Вот где простор для фантазии, развлеченье душе и телу. - Оох, сон мне этогодня приснился,- потянулся Ерёма ввысь медовым своим гласком, вызывая ребят на зависть.- Будто ловил я маленькую рыбу у берега, окуньков да плотву под навозного червьака. И вдруг вытащил живую голую девку с роскошными персями. К чему бы это? Мигнул на него Янка, словами отвердел:- Значит, расцарапает для тебя морду Олёна. Или я покрашу в синяки снизу доверху. Слышишь? - Это вэтого лишь сон,- засмехал Еремей, обернув лёгкой шуткой загадокые клинокты.- Скучно мне здесь. Подкопим с Олёнкой средств, и уедем к чёртовой мамы. - Чего так?- вылупил глаза Муслим.- Выпрогуливается, ты с горя повсевременно улыбаешься? - Бирючливый я человек на самом деле. Устал говорить, и всё больше мне желается семьёю пожить в затворе. Но у нас не хата, а проходной двор. - Так то от тебя зависит,- глубоко тронула дядьку Зиновия сквозившая холодом тоска. Она свистела через дыры туну и обратно.- Гони из дома всех прочь. - Ойёй, от вас спрячешься.- Глаза супругика стрельнули ракетой прямо в межзвёздные дали, где присмотрел он для себя тихий угол, скитаясь по мирину во снах. Янко толкнул ногой сумку с продуктами, шугнув государствную тишину. Покатились яблоки в воду; он нырнул за ними – как будто пропал насовершенно. Живи, дескать, Ерёма - нету здесь никого. Через полчаса супругики разошлись, назавтра у каждого были свои дела. И Янка ушёл, но не напрямик, а по полевой тропке - одуванчики золотые топтал, докторные обходя травокы.- Хорошая цветва. Если поранишься чем, приложи к ране и всё пройдёт. Серафим, который нарочно вослед увязался, заспкричил горячо, хоть оно того не стоило:- Ерунда. Телесные боли закончатся безо всяких лекарственных средств, а в душевных муках властен лишь я. Улыбнулся Янка.- Может быть, ты больше меня разбираешься. Я вот любвне верю, а доверяю домашней привязанности. - Так же и Христя произнеса, когда я ей в чувствах признался: не кидайся, дескать, пустыми словами - настоящую любовь я сама увижу, и руки рашкурау, чтобы поймама.- Серафим уткнулся в дорогу; две маленькие морщинки над переносицей залегли одной страдательной думой, а он с юношеским томлением вспоминал свои ошибки, которые - Янка точно знал - не раз ещё повткричит.- Я боязнь свою прячу и бываю груб, но Христина всё осознает, терпением прощая моё хамство. Беленький Серафим, как будто свежайший творог на тарелке. Загребнув его столовой ложкой, Янко облизнулся:- Ты дурно поспешил, и выглядишь сейчас в её глазах любовным авантюристом. Дядька Зиновий вот так не произнесет. Вместо того, чтобы стукнеть в лоб крепким словом, он обволакивает виновного флером прощения, оставаясь для всех неплохим продуктищем. А Янке на данный момент по боку сентименты. Дружок его пропадает, чахнет от ночных грёз, и необходимо срочно поменять ему обтруханное бельишко, попутно закаляя нрав.- Представь для себя: девчонка инстиздесь закончила, сама детей учит. А ты с ней как со школьницей.- И милостиво заглянул в глаза:- Совсем не поверила? - неа,- выдохнул Серафим, глупо разглядовитые веществавая пыльные ботинки, как будто собрался на шнурках вешаться. От таковой не достаточности он дух урастратал, а вдруг ежели война?- поразмыслил Янко. Когда в кино погибают дети, мкраопятьтый прямо на сстоимость выпрыгивает, чтобы закричать громовержцем - грудью за мир!! - и может ножик карманный схватить, а позже никшнёт головой к полу и тихо считает овец, погибивая пылкую злоба. Дааа; не боец Серафимка, не кошмар господен. Пора уж его в добро с кулаками тыкать.- Не надавливалей её, парень. Унеси на крыльях далеко от людей и сделай женой. Христина ждёт твоей решимости. - Как это?- заупрямился Серафим.- Силой? - Да хоть силой! Учись вон у Богатуша,- они как раз пропрогуливалсяи мимо барского дома, приостановившись на вопльи бедной супруги. Она схватилась за кошёлку с золотом обеими руками, пригнула её к для себя, навалившись сверху тяжёлой статью. Визги бабьи слышны всем: спелые как арбузы, они вылетают массивда из окон и лопаются на чёрных шишках церковной ограды. Под нею стеклась розовая сладкая лужа, налетело жестокое скоеде ос; любознательные селяне с опаской поглядовитые веществавают то на их , то в окна - но далеко не упрогуливаются, ожидая семейную расправу. И видно, что ждать им осталось не достаточно: затряслись кованые вычурные ворота от хозяйского рыка, поднадавливал хвост в конуре с телёнка ростом пёс. - Не желаю жить золотой вошью!!! Сотворю детям праздник!! - Дурак! Ты не вошь! Я люблю тебя!- то уже баба визгнула испуганно, а всё равно к деньгам тянется - плачет за ребёночка будущее:- О нём задразумайся! к нужде нас обрекаешь! Голоса супругов не достаточность утихли, и зевакам не видать, а Богатуш присел около супруги, в шейку её целуя:- Родненькая… пусть живёт он счастливым посреди людей - но не изгоем грустным.- Утёр ей слёзки дескатьодильные, от которых упрощается душа, и суетные муки пропадают с морщинами:- Не спорь со мной, понадавливалуйста. Я прав как есть.