Стихи и Проза

  … Пилили мы вчера лишаковые тополя около Марьдругого погреба. Тимоха с топором ждал хваткого удара, нацелясь уже секириной выше комля на пару  локтей, а мы с Василём двуручкой надавливали, выбрызгивая вместо опилок в различные стороны древесных жуков. И разбегались от нас писклявые козявки.

   Присел дед Пимен на оскоплённый пень; поводя хитрецким глазом, затеял свою беседу для Умки.

  - Вот, ребята, в старенькое время лесов было много больше. Такая их куча, что и слон за год не насерет, а эту животину я видел по телеку. Наши хаты прятались средь деревьев, и лишь дымок курился из золотушных печей. Колодезную воду тягали - аж сводило зубы родниковой стынью. Выхожу я к летнему утру с пустой ведёркой, хвать журавля за клюв - да вовнутрь его позазапускаю, в самый лягушатник. Достаю многое, а вода серебрит белосласковым инеем - это в летнюю пору. Ну почему, спрашивайте?

  - Почему?- Умка заглядовитые веществавает в дедов рот и ничего же там не видит. Только тёмный провал впбардовых щёк да козыль курительной трубки. Выдувая из лёгких благий дым самосада, Пимен поучительно стучит пальцами по древесной седушке:- Потому что природа была добра к человеку, гордому  и сильному. А на данный момент всё больше человечки на славной земле плодятся - и честне нося, загнивают в могильной пахоте, что у нас с тобой под ногами. Как верует дядя Янко, они назначены для брожения новейшей земли, на которой взродятся божественные души. Понял, гусямор чубатый?

  - Немножикко сообразил,- ковырнул Умка в носу мозговые извилины.

  - За это я  с тобой поделюсь военным секретом. Батька твой его знает, да Тимоха лишь. Во славу прошедшего за судьбу боевую имел я наградной пистолет. Берёг три войны, а в мирное время бока ему чистил, чтобы блестели.

  - Где он?! Покажи, дедушка!- вшкураулся мальчуган к верхушке тополя, невывытерпеливо затопав сандалиями по травоке.

  - Рад бы. Да бабка моя, трусиха седая, когда ум выжила, то закопала его вместе с наганом подле нашей хаты. И  вскорости погибла. Что мне делать сейчас - хоть на тот свет отправляйся за покаянием.

  - Ерёмушкин, дай лопату, я копать пойду,- малыш её споро выхватил из моих рук.- А откуда начать?

   Дед улыбнулся в усы, и размерил ладонью.- От сарая расздесь кустики. Вот под ними поточнее вэтого. Потому как другие укрытные места мне из окон видно, и я бы прищучил старуху. Сруби крапиву да приступай - бог в помощь.

  - А Ерёмушкин говкричит, что бога нету.

  - Вот за такие речне будет для тебя подмоги.- Пимен сабельным взглядом коснулся моей склонённой шеи. Будь он поострее наточен, башка моя  слетела к ногам Василя.- Господь есть у каждого родничка: ему повивальная баба слету в чистую душу запихивает, накрепко стянув позже пуговицы. Ты ещё своё нутро не обглядовитые веществавал как следует.

   Умка оказался маленьким землекопом, чуток доставая вихрастой макушкой до черенка лопаты. Но копытит он чернозём крапивными волдырями на ладонях, не надавливалуется - пистолет с барабанными патронами свет ему застил. А мы разложили снедь на пеньке, пропустив наголодь по одной чарке.

  Возле погреба встала Олёнка, под солнцем светясь; и босыми ногами в корыте гваздает глину. Замесила её с травокой, чтобы крепкой была. Вокруг погребца набила дранку крест накрест – ровненько, как бабы могут. Солома в воде замокрела, кожу не дерёт - и Олёна вдавливает глину, чтобы глубже взялась.

   Ветерок пучеглазый сердится, пинает меня:- иди к супруге, помогай, хватит с супругиками лясы тглазать.- Тут же Тимоха похвалил:- Загляденье у тебя баба. На такую бы всю жизнь глядеть, красе радуясь. Ты её защити от собственных гулянок, не предавай. Счастью повтора нет.

  - Взрослый уже, сам разберусь,- грубо ответил я; да поразмыслил о металлической клетке, в какой запру супругу этогодня вечерком. Огромные навесные замки без отмычек, прутья толстые, и подавалка для еды. Горшок в клетку - сам выносить буду. Если занаиболеет, то никаких докторов - лесная ведунья управится с хворью.

   Вот как удача оборачивается задом: Олёнушку в  люди водить небезопасно - позавидкомфорт, красоту сглазят. Вымучаюсь я ревностью.

   Мои мысли отвлёк дед Пимен:- За кем это они поежелись, хмарью пыля?- Он заводил глазами, следя председательский газик. Подождал чуток:- Кажись, к нам направляются.

   Тимоха хватанул бутылку и спрятал её в травоке, прикрыв кепкой как полевого мыша. Но рюмку с пенька убрать не успел; она закричала председателю во весь глас - выручилите!

  - О5 опьяненствуете, колупаи.- Пред скокнул первым из машинки, через сиденье выглядовитые веществавал зоотехник. Василь гордо поднял пузырь с земли, обтёр ладонью:- Срочные работы закончились; остались те, что в лес не убегут. Вы, Олег Веньяминович, по делу или прохиндеев катаете?- он зло поглядел за спину сельского головы.

   Председатель вступился:- Зоотехник на фермах каждый день мается, а вас я вижу, когда угрождает стихийное бедствие.

  - Хватит лаять. О5 ведь к нам приехал за помощью.-Тимоха виновато сверлил  пуговицу на модном Олеговом костюме.- Наверно, с быком что слобучалось?

   Молодой голова яро махнул руками:- Ну вот ты же знаешь всё! почему скотника не предупредил, сдавая стадо? Бык потоптал деда Матвеича, да рогом пырнул. Спасибо, супругики успели вынуть - докткричиха произнеса, что обойдётся. Вы собирайтесь оба: валить бугая необходимо, толку от него в съёбке уже не будет.

   Зоотехник поддакивал сиим словам - резать быка. Тот огулял добрую половину скотин, своим весом измучив; и хоть бы с толком лез, покрывая дескатьодьём, а то лишь холостые меты ставит. По всему видать, опьяненый Матвеич разбудил у бугая дремавшую ревность - а есть ли в животном сердечная душа? или кусок мяса под валютным ценником.

  - Ружьё возьмите,- предрёк дед Пимен.- Теперь к дурню не подступишься.

  - Куда его стрелять?- Тимошка ещё не расчехлил кобуру, а пули уже летели над деревней, дробя золотые шары свежайшего навозного воздуха.

   Олег пошептался с зоотехником, вдруг осерчал на того:- Глупости говкричишь. Это по всему выгону лужи крови, да ждать ещё час, пока он измотается.- И обернулся к супругикам:- Бейте в ухо медвежьим зарядом. До победного.

  - Езжай вперёд,- тяжело вздохнул неплохий Василь.- А мы  следом на байке.

   Предов газик запылил обратно; Олег бибикнул, напугав Полянку с ведром. Та видно, вышла по воду анонсы развыяснить.- Иду, смотрю, Тимоня, не не достаточно ли вам в четыре разам одной бутылки.

  - Мы и банку выдуем, кабы ты угостила даром.

  - А чего же это председатель сюда на 2-ух колёсах прискглазал, взмыленный как будто? слобучалось, наверное?

   Василь угрюмо разлил остатки:- Слобучалось. Свинья в жопе рылась. Всюду ты, божья слякоть, слёзы льёшь, кабуть больше всех необходимо.

  -Я не для тебя говорю, а Тимоше.

  - Всё, бабка, уезжаю я. Дел невпроворот.- Тимофей загрыз огурца. Ушли с Василём. Солнце уже клонится на подушечку - как дня не было, весь в работе иссяк.

  - Идёт Умка, тарахтит колёсами.- Я улыбнулся, глядя на измученную согбень мальчугана.- Зря обманул, сейчас покоя ногам не даст.

  - Правду произнес я, вот те крест,- Пимен истово омахнулся, лупатясь в ребячьи глаза.- Ну что, мкраопятьтой, грустен ты? видно, одих червьакей накопал да рванину бабкину.

   Умка исподлобья оглядел компанию, взял ломоть сала с хлебом. Дед суетливо подвинул ему миску печёной картохи:- Был наган. Вот делся куда - дай бог памяти дырявой головушке.

  - Пропил, наверное,- встряла ехидная Полянка.

     Старик забразнадавливал на неё:- Дура, за такое дело расстрелять могли,- и погнал бабку со двора.

   А мальчуганёнок дескатьчком жевал хлебосало да надеялся на волшебство - большой пистолет, чтоб за поясом носить, обтянув боецским ремнём. Пимен гладил его русую голову коржавой рукой:- Завтра мы станем искать вместе. Я в практический башке лопатой поскребу, а ты мне на земле копать подсобишь. И как найдём - то дам для тебя стрельнуть.

   Дед ещё соловьём разливался, закутав Умку в тёплый каракулевый жилет, певал ему душевно. Но малыш давно спал, не увидел даже маму. Как подошла к нам Олёна, на росную травоку утомившисьила крынку вечорового дескатьока с бульками скотиньего пара. Приняла отпрыска из удручённых дедовых рук в свои мощные, волшебно качая детские сны меж оранжевых гор да сиих озёр.

  Прощается с нами золотой день, трепля седоватые волосы старика. А я шепчу для себя под нос:- хайяя, хайяхо, хайяя, хайяхо;  надавливаль, Пимен, что ничего жешеньки ты внукам не разъяснил - как жить, для кого дано, и куда деться позже.-

  - плутуешь, Ерёма; по  мере взросления вашего я сам являю пример  разразума. Белый свет повсевременно идентичен будет: супругики да бабы, славнее не выдразумает бог. Долго ли, коротко продлится в отечестве гульба сиротская, но опять люди к вере обернутся, к семьям да детишкам. Люби милую супругу, Ерёма, до смертных есликов; душу попросит - отдай, позжеу как наилучшей  бабы нету для тебя на земле. Я это сердечком почуял, когда она в лапотя твои бросилась опосля катастрофы год назад. Ты опьяненый грохнулся с  вышки и проклятому государству задарма отлил полведра крови. Береги себя да помни: намобучалсяась девка, жертвуй ей. А за отпрыска я похлопочу сам; оплету его паутдругой, что мышь не проскглазат. Вот и весь мой будний зарок: новейшего не произнес, но к сердечку пришлось-…

                                 ===============================

 

  Троллейбусы автобусы трамваи давно необходимо делать круглястыми, а не коробкастыми. Потому что так они больше вэтого похожи на собственных коллег из мультов – ведь дети и взрослые чбыстрычайно мультики любят. В круглом транспорте не будет скандалов и ссор – он же шар – напротив, все дескатьодые станут уступать место старичкам, а те вежливо с улыбкой отнёкиваться. Почему люди враждкомфорт в автобусах? оттого что салоны квадратны и везде отовсюду торчат острые углы, об которые колется сердечко. На каждый зигзаг визгливого тормоза душа отзывается игольчатой болью, а ежели сам укололся серьёзно, то непременно желается тыкнуть шилом соседа, чтобы не веселился – вот пассажирины и затачивают языки друг на друга.

  А шар? а круг – в нём вэтого одна палка поспискика, ну и та комфортно пролегает сверху вместо поручня, и на ней рядовитые веществашком окологают ладошки стоящих – касаясь нежа друг друга. Снаружи круглый автобус похож на неплохего дядюшку с сияющими глазами – квадратный же как будто злой далекий родственник, к которому незвано приехали гости, и он клацает на их нижней челюстью, угрюмо мигая фонарями.

  Жаль, но пока что не хватает разума и фантазии автоглуповатожаднозаводчикам.

  ==================================

 

  Каждый вечер с мясокомбината сбрасывают дневные запахи, и по воздуху то прямо, то виляя меж больших деревьев ветер несёт запахы скотин и свиней, лошадей. Если этогодня были убиенны скотины, к запаху непременно примешается поминальный звон шейных колокольчиков-боталов и резкий свист пастушьих хлыстов по скотиньим хвостам. А занюхнув пряный воздух особо глубоко – до сердца и почек – можно почуять стук копыт по утренней росной травоке и тихие гласа сонных баб, провожающих тёлок на выпас. Едва чуток погавкивают из ворот тоже додрёмывающие собаки, лениво подбирая свой лай к новенькому солнечному дню. В хлеву забухтели ненасытные хавроньи: им хоть сколько помоев ни дай, всё равно будут через стенку друг другу надавливалиться что владельцева их недокармливают, а пуще в голоде держат, чёрном теле. Тела у их вправду чёрны, но лишь от грязищи, в которой они с большущим наслаждением возятся, смывая со шкуры всяких лихих паразитов, присосавшихся к сальцу. Рядом беленькие поросятки приложились к дескатьочным соськам и никак их от сладкого не оторвать. У закуты бьёт лошадка копытами, что на данный момент ей на жаркий сенокос необходимо ехать, что необходимо напиться с ведёрка впрок и по самую хряпку, а владелец опосля вчерашней гулянки еле волглазат за собою брюки, то и дело хлебая из банки рассол. Лошадка потрясла головой; с куцей гривы слетели седеющие волосы; тихо загрякала на шее не снятая на ночь узда. В хлеву пахнет сеном, навозом и деревенскими снами. А с мясокомбината тянет незапятанной и светлой памятью павших.

  =====================================

 

  Мне так не осознать: кто прав, а кто виноват в исткричии. Да бывает ли она – полная правота? Революция вроде бы замышлялась для неплохего дела, для вызволения нарону из рабства властей и духовенств – но когда краопятьтые нарубили белосласковых, то пришли над людьми покомандовать новейшие рабочекрестьяниновские пройдохи, владетели душ да земель.

  Или во 2-ой мировой войне одолейли мы, российские; а вот жить стали лучше германцы, итальяшки, австрияки: позжеу ли что они глубоко покаялись перед богом – как дескатьвят те, кто видел их стоящими на коленях в слезах – или гдето в позагадокых загашниках припрятали награбленное и позже раскрутились на эти денежки.

  Демократия тоже покоя мне не даёт; дескатьодая она да глуповатая – пустой злобы в ней много, и жадность сверхов перехлёстывает. Таскается по большому мирину с железными кулаками, суёт хоть какому прохожему в нос и по лбу, не давая даже человеку размыслить – какое от неё благо. Поэтому каждому, кого из обычных безоружных ни спроси, большущим злом она кажется, превеликое горе. А те кто посложнее – с наганом при власти – горой за неё стоят, танками да ракетами за неё в небо пуляют.

  =====================================

 

  Сидит на лавке привлекательная девчонка. Высокий незапятнанный кавказский лобик, точёные монгольские скулки, и голубые руские глазки над славным вздёрнутым носиком. Грязные нечёсаные волосы растрепались по ветру как пакля на древке трубглазаста.

  А ножикки- загляденье. Чуть загорелые; но не турецкоегипетским сковородным зноем, которым покрывается бледноватый карась в панировочных сухарях – а лёгким цветом топлёного дескатьока, в коем коптили золотистого палтуса. Смак объеденья – икорки, коленки и в сандалиях пальчики. Пиво глушит, глотая сгорла.

  С узенькой лебяжьей шеи по ложбинке меж дескатьоденькими упругими грудями стекает под футболку солнечное звонкое монисто, и когда девчонка от ветра ли, от взглядов непогибенных поводит привлекательно пвылечивайками, то под белой прозрачной тканью всё так и звенит, всё поёт себя утверждающе. Сосёт чёрную папиросу, поминутно сплёвывая на асфальт.

  Рядом с нею 2-ухлетний мальчонка – по виду отпрыскочек её – играет с пегим котёнком, ворочая его наверх пузом, но тот чурается ласки и всякий миг норовит малыша за палец кзаснуть. Они оба то обиженно мяучат, то опять хожелают друг за другом вприпрыжку. А со лавки эта девка визгливо орёт по их душам про безмозглых дебилов, про чтоб они сдохли, и больно бьёт кулаком в теклинокко за непослушание.

  Зачем ронадавливала, ась? для чего же сама родилась.