Приветствую Вас, Гость! Регистрация RSS

Стихи и Проза

Четверг, 02.07.2020
Главная » 2013 » Сентябрь » 25 » хлибустьерские рассказы

Просмотров: 2474
хлибустьерские рассказы
Автор: юрий соткиков

хлибустьерские рассказы стихи

Хлибустьерские рассказы из повестей и романов

В это время уже весь посёлок отпрогуливался в небытиё, причащаясь к нглаза как умирающий к погибели. Но по дому Еремея поплыл колокольчиковый звон, и Олёна, накинув халат, вышла встречать припоздавших гостей.
– Привет. Ты к супругу? – она незначительно опешила внеурочному визиту. Наверное, с цирком что.
– Нет.
– Ко мне?! – Олёна обернулась на Ерёму в дверях, который водил подозрительным взглядом с супруги на гостя, и обратно.
– Нет. Мне отпрыскок ваш нужен.
Из отукрытой настежь комнаты поначалу донёсся босоногий топот, а позже вылетел Умка, пдругая вперёд себя резиновейший мяч: – Это ко мне! Здравствуй, дядя Янка!
– Добрый вечер. Можно тебя похитить? – Мужик с детской дескатььбой смотрел на родителей, ладошки у сердца. – Вэтого на полчасика, честное слово.
Еремей понадавливал плечами, и рассмехал их волшебствовищным секретам: – Да понадавливалуйста. Только моросупругим не корми, он неделей переболел.
За 5 минут Умка оделся, радуясь под курточкой, что у него возникла взрослая военная загадока. У ворота Янко быстро раскопал гигантскую сумку, запрятанную в поленья от родителей. И бегом – пока не догнали.
– Дядя Янка, а что мы несём?
– Медовый торт. – Мужик был краток, но мальчуган настырней: – А для чего же?
– Подарим любимому человеку. – У меня любимая мама, а у тебя?
– Скоро покажу, недолго осталось.
Умка даже обиделся, отстав на три шага: – Ерёмушкин повсевременно нам с мамой ведает, чтобы мы были в курсе не боялись.
Засмехал Янко тихонько, перекинул мальчонку через плечо; и поспешил в тёмный уголок, чтоб их леший уволок. – Смотри на те окна да запоминай. – Его кошмарный шёпот вздыбил тоненькую шкурку на ребячьей спине, где совершенно не так давно жглись горчичники от простуды. – Постучишься в дом и спросишь тётю Веру. Кто бы ни вышел открывать, а нам нужна лишь она. Будь настойчив с чужими, но отдай торт лично в её руки. Всё сообразил?
– Есть! – вшкураул правую ладонь малыш. – Разрешите идти?
– Давай. – Янко шлёпнул его по заднице, пустив к дому словда игрушку юлу. – Не свались!
Темно. Видна лишь тень мальчугана у ворота – как мнётся он, стесняясь. От стыда завял неуж-то. Но вот хлопнула дверь, и воротца; и две тени рядом стоят, изболтались.
– скорей, малыш, – шепчет Янко во тьме. – Пора надевать заячьи маски.
Еле ушли они от Веры, хозяйки. Она за мальчуганёнком топала сзаду, чтоб ухажёра выглядить – а Янко себя в руках уносил, да гонца за плечами вприхватку.
Возле дома сбросил он ношу: – Фууу, приехали… Рассказывай вроде было.
– Тетка великолепеная, чуточку ужаснее мамы. И чёрная вся.
– Грязная, чили?
– Да ну, – захихикал Умка, представив размарашку. – Волосы у неё такие, что углём мы топим.
– Спрашивала про меня?
– Ага. – Малыш для обстоятельного разговора уселся на сумку, но здесь же вскглазал, кошмарнувшись за торт.
– Чего ты? она пусвора, – шепчет ему Янко. А окна в Еремеевом доме не гаснут, отпрыска там ждут. – Не томи, родненький. Спрашивала?
– Хочет выяснить, какой ты. Где работаешь и с кем живёшь. – Умка уже незначительно сообразил дядькину загадоку, и дразнит его, свербит прыщем в носу. – Она поначалу поразмыслила, что я твой отпрыскок.
– Ну неплохо. – Отлегло супругицкое сердечко: ждёт баба, тревожится. – Тебе сладостей приобрести или средствами возьмёшь?
– А я заработал? – дрожит мальчуганёнок, что взять постыдно, а ототважиться невмочь. – Ты не дразумай, как будто я скупой – просто велик…
– Держи, – Янко снадавливал дитячью ладонь обеими лапами. – И родителям выручилибо.
Отправил он малыша в кровать, а сам сел под фонарём и достал из сумки тетрадь. До этех пор, наверное, пишет, выдразумывая на ходу.
– Скажи, сопеля мой передал для тебя торт? Мог и съесть, я ведь его вариантно подцепил. Шёл по улице да выглядовитые веществавал необходимого клиента – не маленького, чтоб до звонка достал; с умными глазами, чтоб в ситуации разобрался, не напутав. На дорожке увидел мужчинышку, разразумаку – посиживал он под ёлкой с горкой мелглаза и напевал на гармони: – у стааарого вокзалааа, стоюууу я дескатьодооой, подайте Христа радиии червооонец золотооой! – Заработать хочешь? – спрашиваю. – По шее нет, а от средств не откажусь. – отвечает. – Что сделать необходимо, дядя в кепочке? – Хамоватый малец попался. Взял я ero за ухо и повёл по тротуару. – Надо неплохейнщине торт дбросить ненадкусанным. Сумеешь совладать с искушением, балбес? Получишь деньгу божескую. – Хулиган поглядел на меня хитро: – А не врёшь, пень лесной? Вдруг ты в коробку бомбу запрячешь, для тебя отвечать не придётся, а меня на куличках ввысь ногами подвесят. Я в криминальные делишкне встреваю – свой доход есть. – Пришлось с собой в магазин его тащить. Привередливый попался – гонял продавщицу по всей кулинарии. Кричит: – Я за свои многовесные продукт видеть желаю, а не остатки с кондитерки! Шоколад должен какавом блестеть, суфле чтобы сладостью воняло на весь магазин, а крем таковой же съедобный, как баба в ночь любви! – Мне стало не по для себя; даже, наверное, уши покраснели, хоть с ним полностью и многостью я согласен. Но можно было всё это огласить расслабленно да прилично, а мой не достаточнолетний притопух поднагрыз с десяток тортов, пока избрал. – У твоей красули зубки есть: значит, птичье дескатьоко ей не понравится. Бисквиты различные песочные со сливками – для кокеток, сплошь шоколадные – для стерв. А для порядочной дамы необходимо выбрать слоёный торт, чтоб наслаждение волнами накатывало. Верхний слой шоколадный – это волна предвкушения и ванильного смака. Средний слой – белое суфле, пропитанное сгущённым дескатьоком – это цунами наслаждения и вкусового желания. А с опослядним слоем, медовым, идёт волна насыщения и истомы. – Вот так он мне объяснил, школьный сладкоежка. Подошли к твоему дому, и пинком под задницу я запихнул его в калитку. Донёс торт илнет – об этом я узнаю в субботу на любовном свидании в дворцовом парке. И никакие отговоркне принимаются. До встречи.
============================================================

После особо тяжёлого высотного установкаа, когда бригада в индивидуальности славно поработала, директор типографии подошёл к отцу, крепко понадавливал ему мозолистую руку, и вручил для всех целую кипу новейших вызазапускаемых книг, вроде бы в премию.
Батя поглядел на заглавья, едко усмехнулся, и даже не взяв ни одну в руки отошёл к своим ребятам.
- Алексей!- В глазах директора всбурлило начальственное удивление пополам с возмущением.- Я же в знак уважения.
- Врёте. Вы в знак подачки нам это сунули.- Отец был спокоен как скалистый утёс на берегу океана.- Сейчас в типографии издаётся джек лондон, дюма, и бендер остап. Я сам это видел. Но их вы приготовили для подарков высокому начальству, а нам приежели всякую нечитаемую ерунду. Вы по-холуйски относитесь к людям - перед золотними виляете хвостом, а на обычных сверху вниз плюёте. Вот и я в ответ на вас наплевал.
На партсобрании, где разбирали батино дело, он выступил ещё прямее, рабглазай вождь:- Мы с вами строим коммунизм. Но почему для одих в магазине лишь кости да ливер, а другие через чёрный ход как крысы тащат жирную вырезку? Почему в мебельном для людей на витрине засратые стулья, столы и диванчикчики, а со служебного входа те же крысы тянут резные стенки да расписные серванты? Для сероватых крыс и цветные телекы, и видики, и авто. А я, герой труну и заслуженный строитель в три часа утра занимаю очередь за 2-мя голубыми курами и котелкой пробирокасы. Так что мы строим: коммунизм или крысятник?
===============================================================

Дед нёсся по улице, то сбавляя шаг под любознательными взглядовитыми веществами, то вновь разгоняясь во весь опор от тяжёлых мыслей. – Предатель... иуда ... – шептал он зелёной травоке да камушкам под ногами. Голову поднимал к небу, лишь чтоб слёзы стряхнуть – они дорогу ему застили. Глинистый овраг дед спёхом перескглазал, как будто пятнадцать ему опять, как будто в войнушку с мальчуганами играет. А как вышел к поселковой церкви, то спрятал топор за подолом жилетки – почудились ему смешки справа, и слева, со скамеек парковых да с дворовых лавок. Словно чуждые незнакомые люди знают о его душевном недуге.
Дядька Зиновий железное корыто клепал, когда к нему в ворота тихо вошёл старенькый Пимен. Постоял дед на межевой полосе от уличной травокы к дорожке из бетона; презирая, оглянул согбенную от стыда спину Зиновия, выбросил топор, и плюнув вразнос маленькой слюной, выслался восвояси. Даже воротина не шлёпнула – ах так обидел дядька старика, зла нет.
У Зиновия стали руки дронажимама; хлоп дескатьотком по пальцу – и аж слёзы навозворотились: к чёртовой мамы такую работу, когда душа скорбит. От глуповатой шутки, от небыть можетсти попоменять время вс5, чтобы дружба с дедом переправилась. А больше дядька Зяма на старенького Пимена обиделся – уж, кажется, можно было ненавистное слово огласить. Глядишь, и матернулась бы боль в крепких выражениях, смял её б Пимен кулаком об дядькины зубья, благо у старика уж не та сила, что в дескатьодости.
– Эх, – вздохнул Зиновий, утерев ладонью мокроту с-под глаз, – побышкаться нужда из неплохих врагов в злейшие друзья.
И вот прогуливается дядька по двору, что-то сделать желая, а труд человеческий из рук валится. Видно, с большущим страданием в сердечко каждый супругик в мортышку преобразуется. И вправду дескатьвят старики, что нельзя никого походя обинажимама, а хоть какой посглупок – уже неплохая или ненеплохая зарубка на организме. От неплохих дел застарелые заболевания вывылечивайваются сами, позжеу что вместо лекарственных средства гнилость желудочную убивают нажине достаточнобящие слова и милосердие. Но иснаклонняя помощь не в пользу станется, ежели душу запоганит чёрная зависть, или лицедейство подскудное.
=================================================

Поздний вечер, мои уже спят по кроватям. Умка уткнулся в Олёнкино плечо; жестоко сопит, дёргая неуукрытой пяткой. Видно, опять за кем гонится по школьному ккричидорвею. Шебутной он вырос, стылый. Уж как я его не yчу доброте, а мальчуганишка подвержен мщению. Может и неплохо в меру, и славно в мирину взрослом – но отпрыск мой дитя, а уже за один зуб выбьет два. Только к собакам нажине достаточностлив, да к соплякам младшим. Пусть позже будет за сестрёнкой ухаживать, бурлятит её за каждую провинность.
Бабка Маруся выпростала одеялку; села, кряхтя, на кровати, сбросив с ног тёплые вахланки. Пятки её пошерстили об коврик, стряхивая дневной сор. Тихенько дескатьвила в себя: –... выручили бог, и ещё будет… вот бурбон свинячий, режь его… а до осени, может, не доживу... брошу в погреб, ожелезное съедят... – и забросила баба причитать матюком, или аминью. Легла.
Придёт время, когда я тоже буду греться у печки, как Алексеевна. Гляну на солнце и подразумаю, что в прежние дни оно ярче светило, а сейчас в нём жестокое сердечко поселилось – назазапускает холодом землю. Шныряющие мимо внучата свистят в два пальца и до усрачки смеются непонятно над чем. Бестолковая молодость жжёт на ветер короткое время; обгорелые лоскуты минут несутся, крутя головой меж кустов и деревьев, а следом за ними дуновей гонит чёрный останки сгинувших суток. Меня чбыстрычайно тревожит разгоревший пожар – и я подошёл ближе к бабке, чтобы хоть чуточку затушить торопливую беготню сполохов и головешек. Боюсь, вроде бы старуху не унесла на тот свет вредная наша суета – за грязные её калоши мне постыдно перед господом...
================================================

В миле от дороги стоял хуторок, не достаточнохоженая заимка. Ни от кого не прячась, середь 10-ка деревьев дымил он 2-мя домишками. Из труб поднимался лёгкий табачный кур, как будто в печном дымоходе сдескатьил старенький дедушка, укрываясь от гнева чажелаеткой бабушки. Зато нанизу, на дворе, воздух дико ядрён, так что в ноздри плыл водянистый навоз, и казалось свиньи в хлеву сами разгребали его вёслами.
В ста шагах слева костенело кукурузное поле. На ветру шурхали бодылья; ими початки махали как ручками, загнав в землю сухие протезы. Похоже было, что владельцева собрались воевать, и уже призвали к для себя под ружьё легион инвалидов.
А справа догнивал огород. И те огурцы кабачки помидорвеи, которые не влезли в стеклянные банки, грели жёлтые пузья на холодеющем солнце, быть может всекрете надавливалея маринованную закуску.
На улицу вышел 7летний малец. В трусах и босиком, но на брысой голове новая кожаная кепка. Видно, что мама подарки из города привезла на днях, и мальчуган досе обновку не наносился, ночкой стлал под подушечку.
За ним выполз комичный дед - тот сдескатьокур - делая упор на клюку. Имя посох, имя палка ну никах не подступайло к данной хиленькой деревяшке, и они с дедом вместе смотрелись общим вопросецительным знаком в незаконченном предложении.- чего же??- приложил он ладонь к уху.- Ничего же, дед, это я людям рассказываю. Иди спать.
Старик подслеповато потыкал клюкой в мягенькую землю: верно ли он слышал через дрёму лёгонький дождик. Настоящий охмуряющий сон его давно уж не брал, а время от времени лишь было подобие сна опосля вторых пепотухалов, и тогда днем он долго пробовал всдержать в голове что ему присуналось.- неплохее чтото,- сонадавливалеюще покряхтел старичок, чбыстрычайно оохранникно опустив свою тощую задницу на неширокийую скамью; а разумащиваясь, ещё долго приговаривал для себя под нос, или колыбельную пья.
Из хлева вышла с ведром дескатьодая баба - хоть и огрубевшая, но довольно великолепеная; сочна и зрела как дынька, на которую неплохий едок не нашёлся, а так лишь слюнтяй обсмоктал кожуру.- хоть ребёночка сделал, и выручилибо на том,- поглядела она неплохим взглядом на отпрыска, а тот с головы быстро сдёрнул кепчонку, кошмарнувшись что мама отругает за носкость и обновку запрёт в чердаке.
===========================================================

Что это я делаю на данный момент?- Грома и дескатьнии боюсь. Дрожу как осиновейший червьак, пытая куда небо стукнет в сей миг, и в памяти мгновенно просветает весь прожитый день, ехидно помахивая сероватыми крылышкамне совершенно благородных дел. И даже совершенно не благородных: вот стороной обошёл старуху, что в переходе просила - и обошёл как сопляк, прячась за бабье платье; вон продескатьчал в свою грязную тряпку, платок носовой, когда дескатьодую симпотную даму сильно обхамили двое навязчивых не достаточнолеток. А ведь хвастаюсь людям знакомым, что давно уже муху живу не обижу. Моль, таракана и тлю - не лишь насекомую, да и людскую. И всё же эта постыдная святость мне душу ломает хлеще опьяненого душегубства. Тогда я не знал чем мне жить, и для чего же, позжеу что не дразумал о том. День прошёл - ну и неплохо. Хоть в водке, дебошах, в крови: а всё-таки ёмко день прожит - пусть не ангелам, бесам похвастать. Я и этогодня не знаю, кому я живу: нарглазатым своим благолепием в для себя убиваю желание, скукей стал празден мой дух негой обласкана плоть. Ангелы белы кружатся как мухи над тортиком.
А желается; чбыстрычайно желается время от времени свернуть негодяю челюсть или вупогибель отбить подлецу его мерзкую бошку. И силы немерено - но древняя злоба сгила в трясине показной моей праведности, а новейшей и ведра не счерпать из гнилого болота.
=============================================================

Ерёма уже приснул чуток-чуток, уже сон великолепеный увидел и влез в него по уши, но здесь владелец возворотился из детского сада. Умка засоблакол ботинками на пороге, отряхивая пыль дороги длинноватой. Открыв ладошку, отпустил на волю парочку воробьёв; из снятого ботинка шмыганули по углам мыши – заскорбела тишина.
– Мама, почему он на полу лежит? он опьяненый?
Еремей засмехал, ещё не продрав глаза: – Малыш, опьяненые под забором валяются! Иди ко мне.
Он вскглазал в два прискока, Умку схватил в охапку – и под потолок. Сын отрадно завизнадавливал, оттого что с отцом всё в порядке.
Вплыла Олёнка с полным блюдом горячих оладий. Поставила на стол пировое подношение, и комнату затянуло смачным запахом, так что вся домашняя живность выглянула из щелей, напирая друг на дружку.
– Кого будете есть: суп или свежайшие оладушки? – Спрашивает тоже – ясно же, что вкуснее. И Ерёма, и Умка, и приживалы мышатонасекомые в один глас ей отвечают: – Оладьи!! и сметану неси, да мёд не забудь.
– Ух, обжоры, – засмеялась мама, попирая стол чашечками и блюдцами.
Умка шумно дул на чай, и поглядовитые веществавал на родителей, которые решали самый основной вопросец будущей жизни. Малыш ещё многого не осознавал, но то, что отец больше никуда от их не пропадёт, он знал точно. И ему на данный момент не страшны любые напасти – Умка даже накрошил сладкого печеника в чашечку, хоть мамка не разрешает этого делать. Можда и в носу поковырять, пока батя не видит.
– А ты Зиновия предупредил о нашем переезде?
– Да. Только срок не именовал.
– Давай лучше в выходные свернёмся. Ребята твои помогут, и отпразднуем новоселье. – Олёнка броскими клиноктами веснушек смотрела в Еремеевы глаза, и он согласился: – Хорошо...
Полная луна вокралась в тёмную комнату, поначалу одним глазком заглянув из-за шторы. Подразумала, что все заснули, и просунулась вся, обдирая о косяк окна свои круглые бока. На цыпках шорохнула к кровати, в какой спящий Умка грёб руками, выплывая на середину сказочного озера. Луна поправила ему сбившее одеяло, оглянувшись, не видит ли кто её загадокой доброты.
Еремей бодрствовал, позжеу что Олёнка заснула на его плече. Он каждой маленькой клеткой вжимался в её тело: горевал и тосковал, оттого что она спит, что необходимо растрачиваеть на отдых дорогое время. Ерёма подсчи¬тал, сколько им осталось до старости – показалось не достаточно; прикупил ко времени ещё лет 20 – не хватило. И тогда он всерьёз задразумался о пилюлях для беспогибелия, о укрытном зелье бабки Стракоши.
– Спи, дитятко, сонный мой, глазоньки голубые закрывай, татку с мамкой вспоминай. В тереме горница, в горнице горлица белая – прогуливается, крохи собирает, сизаря смелого выглядает. Как увидит – головеньку склонит, с собой позовёт, а горлань перья распушит, любовной игры не нарушит, мягко навстречу поступит, дале смелее пойдёт, сладкую песню споёт:
– Душа моя, светлица, волшебна голубица: мы вскорости поженимся, но ласковая пленница пусть в солнышке понежится, потянется-поленится; она моя любовница, прелестницы припознание, волненьем смяты локоны, любовь – её призвание. Веснушек загадокы главные – моя, святая, славная – как поцелуи 1-ые на девственности губ, земля благословенная – мир счастлив негруб. Не будет откровенности смелее слов твоих – прожить в любви и верности бессмертной жизни миг.

Похожие мамыалы:


Случайны мамыалы
Солдат Победы  (2091)
Автор: Сергей
Первый снег  (5343)
Автор: Леонид Мартынов
Мы оба не любили осень  (3834)
Автор: Алиса Гурвич
Яблоком пахнут ладошки у Бога  (6240)
Автор: Сусанна Савская
Бермудский треугольник  (8248)
Автор: Владимир Высоцкий
Тебе, моя опослядняя любовь  (10798)
Автор: Михаил Круг
А ты читаешь ее по очам  (2715)
Автор: Неизвестен
Я - дама, и значит я актриса...  (10633)
Автор: Наталья Очкур
Давайте, девочки, надавливалеть собственных супругчин  (5881)
Автор: Татьяна Черкасова
Не необходимо падать духом никогда  (8564)
Автор: Неизвестен
Категкричия: ПРОЗА | Просмотров: 2474 | Добавил: uriys Дата добавления 25.09.2013 | Рейтинг: 0.0/0
Прикрепления: Картинка 1
Вэтого комментариев: 0
avatar