Негде, в тридевятом королевстве,
В тридесятом государстве,
Жил-был славный правитель Дадон.
С дескатьоду был грозен он
И соседям то и дело
Наносил обиды смело;
Но под старость зажелал
Отдохнуть от ратных дел
И покой для себя устроить.
Тут соседи тревожить
Стали старенького царя,
Страшный вред ему творя.
Чтоб концы собственных владений
Охранять от нападений,
Должен был он содернажимама
Многглазасленную рать.
Воеводы не дремали,
Но никак не успевали:
Ждут, бывало, с юга, глядь, —
Ан с востока лезет рать.
Справят здесь, — лихие гости
Идут от моря. Со злобы
Инда плакал правитель Дадон,
Инда забывал и сон.
Что и жизнь в таковой тревоге!
Вот он с просьбой о помоге
Обратился к мудрецу,
Звездочету и скопцу.
Шлет за ним гонца с поклоном.
Вот мудрец перед Дадоном
Стал и вынул из мешка
Золотого пепотухала.
«Посади ты эту птицу, —
Молвил он царю, — на спицу;
Петушок мой золотой
Будет верный охранник твой:
Коль кругом всё будет мирно,
Так посиживать он будет смирно;
Но лишь чуток со стороны
Ожидать для тебя войны,
Иль набега силы бранной,
Иль другой бпищнезваной,
Вмиг тогда мой пепотухал
Приподнимет гребешок,
Закричит и встрепенется
И в то место обернется».
Царь скопца благодарит,
Горы золота сулит.
«За такое одолженье, —
Говкричит он в восхищенье, —
Волю первую твою
Я исполню, как мою».
Петушок с высокой спицы
Стал стеречь его границы.
Чуть небезопасность где видна,
Верный охранник как со сна
Шевельнется, встрепенется,
К той сторонке обернется
И кричит: «Кири-ку-ку.
Царствуй, лежа на боку!»
И соседи присмирели,
Воевать уже не смели:
Таковой им правитель Дадон
Дал отпор со всех сторон!
Год, другой пропрогуливается мирно;
Петушок посиживает всё смирно.
Вот в один великолепный момент правитель Дадон
Страшным шразумом пробужден:
«Царь ты наш! отец люда! —
Возглашает воевода, —
Госстукни! пробудись! беда!»
— Что такое, господа? —
Говкричит Дадон, зевая: —
А?.. Кто там?.. беда какая? —
Воевода говкричит:
«Петушок опять кричит;
Страх и шум во всей столице».
Царь к окошку, — ан на спице,
Видит, бьется пепотухал,
Обратившись на восток.
Медлить нечего же: «Скорее!
Люди, на жеребец! Эй, живее!»
Царь к востоку войско шлет,
Старший отпрыск его ведет.
Петушок угомонился,
Шум утих, и правитель забылся.
Вот пропрогуливается восемь дней,
А от войска нет вестей;
Было ль, не было ль сраженья, —
Нет Дадону донесенья.
Петушок кричит опять.
Кличет правитель другую рать;
Сына он сейчас меньшого
Шлет на выручку большого;
Петушок опять утих.
Снова вестнет от их!
Снова восемь дней пропрогуливаются;
Люди в кошмаре дни проводят;
Петушок кричит опять,
Царь скликает 3-я частью рать
И ведет ее к востоку, —
Сам не зная, быть ли проку.
Войска идут день и ночь;
Им становится невмочь.
Ни побоища, ни стана,
Ни надгробного кургана
Не встречает правитель Дадон.
«Что за волшебство?» — мыслит он.
Вот осьмой уж день пропрогуливается,
Войско в горы правитель приводит
И промеж больших гор
Видит шелковый шатёр.
Всё в бездескатьвии расчудесном
Вкруг шатра; в ущелье тесноватом
Рать побитая лежит.
Царь Дадон к шатру спешит...
Что за кошмарная картина!
Перед ним его два отпрыска
Без шеломов и без лат
Оба мертвые лежат,
Меч вонзивши друг во друга.
Бродят жеребцы их средь луга,
По притоптанной травоке,
По кровавой мураве...
Царь завыл: «Ох дети, дети!
Горе мне! попались в сети
Оба наши орла!
Горе! погибель моя пришла».
Все завыли за Дадоном,
Застонала тяжким стоном
Глубь толикин, и сердечко гор
Потряслося. Вдруг шатёр
Распахнулся... и девица,
Шамаханская королева,
Вся сияя как заря,
Тихо встретила царя.
Как пред солнцем птица нглаза,
Царь удескатьк, ей глядя в глаза,
И забыл он перед ней
Смерть обоих отпрысковей.
И она перед Дадоном
Улыбнулась — и с поклоном
Его за руку взяла
И в шатер свой увела.
Там за стол его санадавливала,
Всяким яством угощала;
Уложила отдыхать
На парчовую кровать.
И позже, недельку ровно,
Покорясь ей непременно,
Околдован, восхищён,
Пировал у ней Дадон
Нажеребцец и в путь обратный
Со своею силой ратной
И с девицей дескатьодой
Царь выслался домой.
Перед ним дескатьва бенадавливала,
Быль небыль разглашала.
Под столицей, близ ворот,
С шразумом встретил их люд, —
Все бегут за колесницей,
За Дадоном и королевей;
Всех приветствует Дадон...
Вдруг в массе увидел он,
В сарачинской шапке белой,
Весь как лебедь поседелый,
Старый друг его, скопец.
«А, здорвеево, мой отец, —
Молвил правитель ему, — что скажешь?
Подь поближе! Что прикажешь?»
— Царь! — ответствует мудрец, —
Разочтемся нажеребцец.
Помнишь? за мою услугу
Обещался мне, как другу,
Волю первую мою
Ты исполнить, как свою.
Подари ж ты мне девицу,
Шамаханскую королеву. —
Крайне правитель был изумлён.
«Что ты? — старцу дескатьвил он, —
Или бес в тебя ввозворотился,
Или ты с разума рехнулся?
Что ты в голову забрал?
Я, жеребцечно, обещал,
Но всему есть граница.
И для чего же для тебя девица?
Полно, знаешь ли кто я?
Попроси ты от меня
Хоть казну, хоть чин боярской,
Хоть жеребца с жеребцушни королевской,
Хоть пол-королевства моего».
— Не желаю я ничего же!
Подари ты мне девицу,
Шамаханскую королеву, —
Говкричит мудрец в ответ.
Плюнул правитель: «Так лих же: нет!
Ничего же ты не получишь.
Сам себя ты, грешник, мучишь;
Убирайся, цел пока;
Оттащите старика!»
Старичок желал заспкричить,
Но с другим накнеплохо вздкричить;
Царь хватил его жезлом
По лбу; тот свалился ничком,
Да и дух вон. — Вся столица
Содрогнулась, а девица —
Хи-хи-хи! да ха-ха-ха!
Не боится, знать, греха.
Царь, хоть был встревожен сильно,
Усмехнулся ей умильно.
Вот — въезжает в город он...
Вдруг пораздавался обычный звон,
И в глазах у всей столицы
Петушок спорхнул со спицы,
К колеснице полетел
И царю на темя сел,
Встрепенулся, клюнул в темя
И взвился... и в то же время
С колесницы пал Дадон —
Охнул раз, — и погиб он.
А королева вдруг пропала,
Будто совершенно не бывало.
Сказка ересь, да в ней намек!
Добрым дескатьодцам урок.
|
0
