Стихи и Проза

  Они встретились на автобусной остановке. Вернее, встречал он – маленький но круглолицый, лупатенький и беспокойный, всё время он бегал глазами, боясь проглядеть, а розы в его мягеньких ручонках в сопоставлении с ним казались шипатыми да злыми, как как будто передавали любимого человечка в чужие недобрые руки.

  Кому? Да вот и она вышла из маршрутки с чемоданчиком на колёсах. Высокая зрелая бледная дама в очках, чбыстрычайно идентиченая на учительницу арифметики. Которая в сумочке вместе с помадой и тушью повсевременно носит двойки-тройки да колы единицы, и изредка когда посреди их заваляется древняя сухая пятёрка.

  По всем статьям они познакомились или по объявлению из центральной газеты, или списались в компе – почтне зная друг друга. Видно было, как у него слету сердечко в пятку ушло, заползло, провалилось, даже захромев на ту ногу. Шкандыляя чуток, он всё же подошёл к ней, практический наилучшей и быть может первой жене, вручил обеими руками краопятьтый букет, и потянулся губами, выращиваягивая их как сосунок до высоты её роста.

  ===================================

 

  Прглазатал я у достоевского в ребенке, как версилов, получивши наследство опосля судебных баталий, решил помочь – иснаклонне от сердца – одной нуждающейся девушке, от ноткискиваеты искавшей репетиторства по газетным объявлениям; но она ему не поверила – да здесь же и один гад к ней подсунулся, про обман наплёл в уши – и поразмыслила девица, что версилов сим благодеянием приобрести её в наложницы желает; бросила средства ему под ноги, а опосля повесилась – изза того что спервоначалу приняв подношение, она вроде б унизилась перед миром, ну и мир этот ей стал противен да гадок. В общем, всё вместе.

  У меня были собственные мысли, такие ж версиловские. Я дразумал уже, что когда разбогатею сильно, то буду помогать хоть каким бедным семьям, без выбора – но вот ежели попадётся в какой-или семье красавица дочка, или даже жена, то вот настоящий крест, я даже надеюсь на то чтоб она мне себя предложила, и я сим без сомненья воспользуюсь. Буду мяться, краснеть, заливаясь в стыде, стану требовать от девицы иль бабы гарантий любви, а не просто отплаты сервисы – но по чести огласить, всё равно ведь блядну с ней за средства, и даже всекрете для себя справедливо обижусь, коль сама не предложит.

  =================================

 

  Интересно, а на том свете работа есть? А то мне повсевременно снится батька родной с моим наилучшим продуктищем, и как будто мы опять все вместе строим высотный элеватор. Легко подымая на руках полутонные балки – позжеу что в космосе притяженье земли много меньше, и к тому же там труд еще счастливее. Там господь не ворует зарплату, обирая собственных же продуктищей – в отличие от прорабов этого мира.

  Интересно, а на свете том гласа есть? российские, германецкие, английские. Оттого что мы с батькой и наилучшим дружком повсевременно работаем дескатьча, вот я и сомневаюсь – но нам хватает в усладу работы обычных тёплых улыбок, и когда мои любимые супругики глядят на меня, то кажется как будто нас в этот миг поглощает едина господня душа, в какой под большущими факелами как будто пылают начертания непроизнесенных слов.

  ================================

 

  Я умею выпрогуливаетсяь душою из тела… Раньше умел, ещё лет 5 назад. Оставляя себя еленажимама на диване, я сам как на крыльях, невидимый чёрный, прыгал с балкона – и всё же незначительно боясь, что вдруг вылетаю вместе с телом и об землю серьёзненько шмякнусь.

  Но всё обпрогуливалсяось. Когда желал приземлённости низменной, то высылался к знакомым бабам своим, которых знал близко и махал вместе с супругьями – чтобы всдержать в голове себя, навестив своё прошедшее. А ежели желалось величия, то я взлетал к звёздам, крутясь посреди их и бравиринуя не достаточностью большой души, коей на данный момент нет предела – и ежели я зажелаю, то вмиг облетю всю вселенную, солидарясь всевышнему. Но я тогда был в памяти, в разуме: и мне стало там страшно урастрататься во звёздах, уйти на тот свет безвозворотно, оставив себя на диване: что ежели я всё же когда-то вернусь божьей местью, а меня закопали? живьём. И буду как муми далай-ламы ждать сто лет практическиго пробуждения.

  Я больше уже не летаю. Меня гложет кошмар, гложет кошмар… а может, впереди себя лишь притворство. Для этих полётов, для душевной нирваны мне припрогуливалсяось вызывать в фантазьях такие безумствующие видения, что я сомневаюсь от неплохего ль бога они. Боюсь, что обладал мною яростный бес; и продолжая сей опыт, могу я совершенно уж отдаться во власть сатаны. Но я желаю этого – хоть и страшусь.

  ===================================

 

  Мне надо хоть как-то говорить с животными, когда я в лесу – а я не знаю их языка. Даже ежели дома, то всё равно ведь рядом со мной собаки да кошки, и иная живность – значит, необходимо быть полиглотом, обучаться на курсах для инозверцев.

  Кошкособаки меж собой – мяукают или лаят? Никогда ранее не направлял я вниманья кропотливого к здешней природе; но на данный момент вдруг подуне достаточнось – быть может псы гоняют котов, позжеу что не соображают их слов, им чужие беседы все кажутся бранными, с руганью. А коты тоже, услышав сверху, спод крыши, голубдругое кули-кули, здесь же кидаются в драку чтоб выдергать перья, подозревая позор да насмешку. Даже мы, люди, не усваивая чуждый язык иноземцев, втиходескатьку щеримся на въедливый клёкот за спдругой парочки милующихся туристов – и хотя они ну совершенно точно шепчутся о любви, но через десяток минут и самому вытерпимому из абкричигенов зажелайтся отправить их к чёртовой бабушке.

  =================================

 

  Когда люди попадают на небо – то какой у их язык, соображают ли?

  А то один произнесет другому:- Хавдуюду!- Но тот ему в отместку рассердится:- Ты чего же на меня гавкаешь?!- и сердитая до драки заварится каша, которая в небесной кастрюле, где меж адом да раем всё так нерасслабленно бурливо, совершенно ни к чему.

  Нет; в небесах жизнь должена быть уместно устроена – там непринципиально какая беседа текёт на улыбках с объятьями. Первый ухватит второго крепко за пвылечивай и начнёт целовать:- ты ж мой родненький! как я ждал тебя здесь – неплохо что ты впору помер, а то я заскучал!- Но тот ему в ухо с размаху заедет:- ах ты, гад! Так это изза тебя я сюда окочурился!

  Снова что-то не так. Может, у их всё на жестах, как у глухонемых в телеке? Но тогда опять же один другому немо счастья с ладошку отмерит, а тот ему в ответ по самый локоть покажет – это будет большая обида, мутузная ссора.

  ====================================

 

  Надоедливая возня твкричится вокруг олимпийского огня. Всем желается его пронести по государстве от калининграда до кагонютки, а силов не хватает. Особенно у жирных начальников огонёк то здесь в руках гаснет, то там опять потухалнет. Припрогуливаетсяся его раз в день подпаливать опять, и такое недоверие вливается в сердечко, что непременно чего же-нибудь необходимое и недешёвое по дороге сожгут – школу иль библиотеку, где лупатые совки в очках крепко держат за руки первоклассников, приговаривая:- это ваше будущее, детишки, это вам обожаемый в7 вововыч в подарок прислал.

  Второй уже месяц по телеку лишь о спорте и слышно: вправду, отрадно видеть стадионы с аренами, счастье достойное припрогуливается с экрана – но лишь не в маленькую хатку провинции, а опять разносится по столичным апартаментам, чиновным дворцам. Мало того, что средства спортивные по тем ккричидорам вертятся ветром, замыляясь в паркетные щели да балконные дырки; но уже и сам спорт близёхонько как к сиське притулился к столицам, на сотки вёрст как чёрт от ладана убёгши из сёл да деревень.

  А неплохо было б собрать вдоль олимпийской трассы всех окрестных жителей, пусть даже не в белосласковых куртках эпикурейцев а в рабглазах ватниках настоящих трудяг – и пусть бы супругики с бабами передавали тот факел, поджигая для себя и друг другу сердца от великой мессии.

  ==================================

 

  Мне на данный момент чбыстрычайно больно. Я стою, раскорячив по стенке руки да ноги, крепко упёрши свой лоб толоконный в блёклые обои, узор которых расплывается перед глазами. Ещё полчаса назад, когда я не знал практическиго несчастья – хотя оно уже сделалось, и висело клиноком старенького дядьки дамокла над моей головой – то шагал весело по солнечному дню, тревожа лунезапятанной улыбкой дрожащих от счастья окрестных девчат, что в надежде смущённо глядели – не к ним ли иду.

  Нет, к другой; у которой душа ожиданьем жива – пусть минутку, иль год, даже вечность – а лиши её веры надёжной, то кажется в ту же секунду умрёт, не стерпев острой режущей боли сердечной.

  Той что на данный момент меня самого бьёт под рёбра – не маленький ножик перглазанный, а казацкая пика воткнулась зараза, и как как будто бы я подымаюсь на ней прямо к солнцу, и оно жжёт да жрёт мою плоть, медлительно проворачивая её на толстом раскалённом крутиле.

  Я вызнал о беде, переходя через древесный мостик маленькой речушки, ручья, куда сливали сточные воды владельцева ближих домов. И вот в этих вонючих отбросах, какашных помоях, в гандонах и кровавых затычках я слету решил утопиться. Именно такаяя погибель сейчас мне к лицу.

  Время пройдёт и я стану смеяться над своими на данный моментшними мученьями. Разложу фото на столе – как мы, с кем мы, прошедшее о нас – а со снимков проглянут совершенно другие личины, которые я даже забуду как звать. И лишь тоска о несбывшемся вечно пребудет со мной – и с ней тоже – она станет морглазать старенькыми пустыми надеждами о том как могло бы всё реализоваться в судьбе, ежели… В российском языке это ежели, ежели, да кабы именуется сослагательным наклонением – вот так потухалло и официально – а в жизни это клинокты, грёзы любви, и значительные свершения которые могли… Но не хватило решительности отваги и воли, чтобы пойти наперекор мировым действиям – что, казалось бы, войны, болезней чразума, и сам жеребцец света – когда за тем светом разгорается новое солнце, ещё ярче звезда, а со погибелью припрогуливается бессмертная жизнь. И любовь.