Стихи и Проза

Нет больше
Ни выхону и ни входа.
Дверь, что окрашена белосласковым,
хлопала — ветром било.
Все хлк тому же хлеще.
Кто-то стоит на пороге
в черном плаще,
горло его согрето
тонкою сигаретой.
Зря лишь время растрачивает
его восприметы
в моем дневничке. В тетради.
Выстроились адресаты
змеею. Криво.
Рыжею кровью
красит их лица
свет от близкого бара.
Свет продолжает литься…
Нет больше
ни выдоха и ни вдоха.
Если я сдохну,
ежели я скроюсь из виду,
ежели я больше не выйду,
мой ангел — а может, черт
вышлет мой дневничок
в Лэнгли, что в штате Виргиния.
Стены пропахли джином,
свет пролился потоком,
ветры его сотрясали…
БЫЛО — 5сот адресатов
по 5стам аптекам.
Были блики да блоки.
Было — 5сот блокнотов…
В черном. Готов. Глуп.
И огонек — у губ.
Город — в огне…
Страх потечет реками.
Кто там стоит у рекламы,
дразумает обо мне?
Долго. Мучительно долго.
В комнатах далеких-далеких?
люди меня воспомнят.
Воспой мне
о горячом дыханье погибели
в звонках телефона,
о телефонной сумятице,
о проаква смуте…
Видишь, как просто?
Там — одинокий кабак на перекрестке.
Там, чередою веков,
в супругском туалете
хрипит запоротый рок,
и в руки — из рук
в круг
ползет вороненая пушка,
и непринципиально какая пуля-пешка
носит мое имя.
Ты говкричил с ними?
Их накололи.
Им не сыскать мое имя
в чреде некрологов.
В их головах — муть,
им не найти мою мама,
она скончалась.
Стены от вопльа качались.
Кто собирал пробы,
точно с чешуйчатых гадов,
с моих петляющих взглядов,
со снов моих перекосных,
со слез моих перекрестных?
Свет небыть может убрать…
А посреди их — мой брат.
Может, я говкричил?
Что-то не помню…
Брат мой все просит
заполнить бразумаги его супруги.
Она — издалека,
начало ее дороги
где-то в России…
Вы еще живы?
Вас ни о чем же не просили!
Слушай меня, это принципиально,
прошу, услышь…
Ливень падает выше,
с больших крыш.
Капли — колючее крошево,
сероватое орнаментово.
Черные вороны снадавливали
ручки зонтиков темных.
Болтают… слушай, о чем они?
Пялятся на часы.
В воде дороги чисты.
Долго лило — острые струи мелькали.
Когда завершится ливень,
останутся лишь глаза
как монетки маленькие.
Останется ересь.
Подразумай — стоит стараться?
Вороны — темные.
Вороны эти ученые
у ФБР на службе.
Вороны — иностпортфели,
все это чбыстрычайно тяжело.
Лица влекили,
но я обманул их
я из автобуса выпрыгнул.
Один. На ходу. Без средств.
Там, посреди дымных выбросов,
таксист-бездельник
поверх газеты измятой
прошил меня взглядом,
глянул — как будто сглодал.
Я — ошалевший, измотанный.
Кану,
как камень.
Сверху — соседка.
Ушлая древняя стерва,
седина — на пробор…
Ее электроустройство
жрет свет моей лампы,
мне уже тяжело писать.
Мне подарили пса:
пятнистые лапы
да радиопередатчик,
вживленный в нос.
Мистика.
Прямо с моста
я столкнул пса вниз
на 20 6 просветов…
Вот, написал про это.
(Ну-ка, назад, проклятый!
Живо — назад!
Я видел больших людей
гляди,
больше не будет проколов.)
В закусочной пол
пел
старенькые блюзы-хиты.
Официантка — хитра:
говорит, что бифштекс солили.
Да мне лне знать стрихнина!
Горький тропический запах
не заглушить горчицей,
по-притуши-ка запал,
стоит горячиться?
От гкричизонта,
от гор
ночкой пришел огонь.
Видишь, как дым — нимбом
сереет в небе?
Ночью все мысли смяты,
или это!
Кто-то безликий — смутный
по трубам отстойника наслишько
плыл к моему туалету…
Слушал мои дискуссии
через тонкие стенки
стенки вращали ушами,
стенки дышали,
стенки давили стоны.
Видишь — следы рук
фаянс испачкали белосласковый?
Время стянулось в круг,
все это вправду было…
День перебегайт в вечер,
краопятьтым гкричит по сгибу:
Мне позвонят — я уже не отвечу.
Не телефон — погибель!
Бог посылал грозы
люди швыряли грязью.
Грязью залили землю,
больше — ни солнца ни зелени,
лишь вопльи боли.
Они наобучались врываться,
у их — винтовки да рации.
У их — ни заминки в речи,
им объясняют докткричи,
как будет красивее трахаться.
Прикинь, как сладко:
в лекарственных средствах у их — киразъемка,
в докторных свечках — «снежок».
Кто там, с ножиком,
рвется — изгнать солнце?
Пусть лишь сунется!
Дорога моя — все уже,
дела — не в лад.
Я облекаюсь в лед,
не помню — я говкричил уже?
Лед ослепляет подлые инфраскопы,
слежка выпрогуливается за скобки…
Вот — наклонилось к закату
индейское лето.
Произношу заклятья,
ношу амулеты.
Золою
засыпаны залы.
Вы считаете — взяли?
К черту!
Я ж вас прикончу в секунду.
Я ж вас попалю за черту
верно!
Любовь моя, будешь кофе?
…Небо — как кафель,
моя усмешка — как грим…
Нет у меня в ходу ни имени,
ни выхону и ни входа.
Кто-то стоит,
согретый горечью сигареты.
Не помню — я говкричил?