Стихи и Проза

Дружелюбные рассказы из повестей и романов

Шёл этогодня на работу с одним я продуктищем. Ну и шаг у тебя – говорю - сбавь свой ход реактивный. В движении жизнь – отвечает - энергия силу даёт. А я поразмыслил, что ускоряя жизнь мы погибель приближаем. И здесь же вспомнил как долго живут черепахи да крокодилы, которые лишь на охоте спешат, обед для себя готовя - а так вечно спят, то в воде, то на солнышке. Ведь и вправду выпрогуливается - что человек энергичный, горячий, даже жаркий по духу сделает к 510 годам, то другой человечек, размеренный и хнеплохокровненький, выращиваянет своё лет на во70, а может все сто. И не скажу я о их - кто ранее помёр от напруги, тот прожил геройски - кто тянет за лямкой до века, тот смрадно живёт. Пацана практическиго необходимо будет спросить, с уст малыша пусть правда глаголет.
- Слышь, малец-огурец, ничего же что я тихо живу? От других вон громы гремят - и скандалы и подвиги.- Стыдно мне стало за свою насекомость пред отпрыском. Не было в моей судьбе ещё значительных свершений. А вдруг не будет - как тогда оправдаюсь.
Стою середь комнаты, голову понурив как запалённая лошадка, босыми ногами прохладную стынь на полу отбиваю как утка хромая, нет во мне ничего же супругественного, даже зеркало прячет глаза от меня.
А мальчик-то, видно по нажине достаточности детской, решил похвалить:- За одно беспокойство выручилибо для тебя. Это значит, что ежели понеобходимобится, ты в стороне не останешься.
Мне стало чбыстрычайно тепло и приятно. От той моей внутренней силы, которую сам я пока плохо вижу - тот ещё тюря в очках - но её разглядел во мне маленький шкет, что не врёт никогда.
==========================================================
Утром жена стряпала; и уже чуточку улыбаясь, надёжливо поглядовитые веществавала на меня. Я разглядовитые веществавал старенькые фото жёлтые, да свежайшие новейшие - ещё хмурился, не прощая для себя нажине достаточность.
- Что ты там увидел? - жёнка ближе шагнула ко мне, оставляя солнечный просвет меж моей ладонью и своим лёгким платьем.
- Твои детские снимки. Совсем голенькая и пока не лапаная... - я чертыхнулся в душе, проклдругая внезапную слабость; желалось мне в горстку любимую смять, выбив дурь милосердием, но безраздельная мука опять скребанула когтями.
И услышал я глас усткраопятьтый: - отруби мне, понадавливалуйста, голову; нам полегчает обоим ... - жена тихо плакала, слезами досаливая стряпню.
- Клади голову на пенёк. - Я хмуро обернулся. Но наслишько смертельной решимости узрел в её глазах, что слету им поверил и даже закричал: - Ты с разума сошла?! дура!! – тише, тише: - не выручилёшься ты сиим, а нас всех погубишь.
Жёнка села на пол в ногах моих, лицо под ладонями спрятав, но больше не плакала; а лишь глас в яму сорвался: - Какую же кару мне испытать? - Да и вздескатьилась: - придразумай, Ерёмушка...
В 1-ый раз опосля блуда она именовала меня так лаского, и я дозволил бабе, не отшатнулся как ото ересивых слов. А сам прошептал, загадоко, что даже приземлившая на щеку муха расслышала с трудом: - милая, мою душу мутит от ночных прикбазений и вариантных ласкогостей, но мы с тобой их неизбудем, позжеу что люблю я тебя, хоть и выключаю вечерком свет, пряча в мрачноте пепелище твоего нажине достаточнобного тела, а когда ты в сонном покое замираешь, я позорно гадаю на любовь. Веру я урастратал - её верни мне.
- Я знаю, Ерёмушка, оправдания подлы: но меня как будто зельем опоили.
Понадавливал я плечьми, ей выдавая ересивое равнодушие; а сам в печали, как будто для нас уже топор помилованья точат, и слышен неприятный наждачный визг. – Может, и впрямь опоили. Нынче всякую пакость просто приобрести.
Жена слёзы глотнула сухие, ободрав коркамнежную бабию нажине достаточность: - Лучше б ты мне изменил, - не осознать, какая надежда в слабеньком гласе.
- Не желаю. - Её срамота очень долго маялась перед глазами, и я завозворотился к порогу, как буддругими словами у меня дела поважнее. - Сердобольна ты чбыстрычайно к убогим просителям. А об нас с малышом подзабыла. - Даже не обернулся в дверях: - И друзей продажных твоих я совершенно разгоню...
=======================================================
Хитрая мордочка глядит вослед - где мои вещи? На месте их нет,- вертятся брюки в стиральной машине, с ними носки и трусы, и простынки, свитер, рубаха, футболка с изнанки - всё, что запачкал на опьяненой гулянке - ах ты, щенок, оттрепать бы за ухо, голым оставил душевного друга, как я сейчас на работу пойду?
Высохнет всё, не пкричи ерунду. В зеркало глянь - ты сейчас раскрасавчик. Сделал таким тебя маленький мальчик. Надо любить и глядить за собой. Мирину повсевременно соответствуй душой. Он не ккричичный, не чёрного цвета. Мир от рожденья зовут белосласковым светом.
Выйду на улицу, свитер наденув - буквы на нём отрихтованы мелом - ярко в грудине горят у меня - счастья всем вам! Я люблю вас, друзья.
Светло смотрели на меня прохожие, даже самые нахмуренные начали улыбаться, а уж улыбчивые и совершенно широкийо кивали мне как дорогому продуктищу. Честное слово - я не ведал в чём дело, пока дома не подошёл к зеркалу. Глядь - вся моя одежда в красочных росписях. Крепко люблю, дескать, уважаю навеки, и другая идентиченая чушь. Я к мальцу - что такое - дурдом на каникулах. А он глаза в книге прячет, лишь уши от смеха подрагивают.
- Да как так?- да вот так. Пока вещи в машине крутились, все буквы на их перепутались. Я не знал, что так выйдет,- он поднялся со стула и уткнул нос в пупок мне,- прости.
==================================================================
Новый день владелецом пришёл. И вот оно – испепеляющее, изматывающее новоселье сусального солнца. В 3-я частью декаду мая переезжает оно, на запятки лету. За круглым столом, утомившисьленным яствами галактических попоек, собрались все ближайшие звёздные соседи. На земле асфальт плавится, солнышко, а ты уже 3-я частью стопку поднимаешь. У супругиков сутомившисьы выворачивает от арматурных ударов твоих лучей; пот не капает – течёт, и по нему сплавлять брёвна уже можно, а ведь установканикам ещё раскосы из швеллеров и консоли из двутавра выкладывать меж опорами элеваторного моста.
Что же ты, милое солнышко, тянешь хлипкий бутерброд из тарелки? Закусывай поплотнее, не то развезёт, и закачаешь опьяненой головой из стороны в сторону. Да вдруг сверзишься с орбиты – сгорят ведь люди.
Мужикне говорят, а открывают рты как рыбы на берегу. И поcле тихого пересохшего бульканья с губ срываются и громыхают полуденные проклятья и свойский рабглазай мат, без которых станет на прикол хоть какой исправный механизм. Машет рукой Зяма – поднимай, и ворот крановейший вертится, а груз ни с места. Да что все-таки? трос расплавился? – нет, пошёл двутавр, незначительно скособглазавшись.
– Муслим! ..., поровняй тавру, а то сам сюда полезешь!
Зачем ты мучаешь, система звёздная? Что для тебя не спится? – дневной сон таковой необходимый: самые великолепеные клинокты реализкомфортся в нём, неисполнимые видения вьяве.
Умел бы Еремей летать, как Серафим – поднял железки все на верхотуру, на горбу загрузил. А рядом бы Янка взлетел с баллонами кислородными, которых так на мосту не хватает – сжирает воздух в лёгких выпекал¬ло поднебесное, и ребята ртами хавают: – дай! дай!
– Зиновий, добавь кислород!
– Зачем?! и сиим продуешь!
– Добавь! ...!
Солнце, кто ночкой спит с тобой? Пусть бы он вдул для тебя как следует, чтоб назавтра и сил у тебя не хватило выползти из кровати, сигарету выкурить. Орало б ты всю ночь как немощь блудная – стонало, надавливалилось, пыхтело, пытаясь вывозворотиться из-под супругика: но не дал он покоя для тебя, вымотал в кроветья, как ребят ты выхолащиваешь.
– Серафим, стропали раскосы!
– Подымаем!
Развезло вас, солнцев, за небесным столом. Раскатились бутылки, опрокидываясь вместе с вином. Пойте ругательства этогодня, кричите песни, но завтра вам не до того веселья будет, отольются кошкам мышачьи глазкнездорвеевые. Пусть ребята сварки нахватались, шлака от резака, зато и вы свои похмельные головы сами пожелаете вывылечивайть на плахе.
– Шабаш!! Сворачиваемся, и под душ!
Ерёма размылся опосля всех, и когда дескатьодёжь уже разошлась по дворам, он отдал ключи от хаты Зиновию, а сам остался ждать на проходной. Девичья смена сейчас задерживалась допоздна, перегоняя прошедшегоднее зерда из сырых силосных банок в сухие уличные бункера.
Ему было постыдно стоять на виду у проходящих девчат, и он отвозворотился к доске объявлений, стал читать, путая букварь с таблицей умножения.
– Привет.
Ерёма услышал родной глас, и обернулся, как будто встречне ждал – но кого он желает одурачить? Всё же на лице написано, на сияющей улыбке.
– Здравствуй.
– Ты где пропадаешь? – Олёнка засмеялась. – Ты каждое утро должен отклинокаться у меня, а то я для тебя прогул запишу в табеле.
– У меня очевидцы есть, – вывозворотился Еремей. – Я на глазах у всех по новенькому мосту как по небу хожу, радуюсь. А ты под облака гуляла когда-нибудь?
– Нет ещё. Вот с тобой пойду.
– Ну, это ежели возьму я тебя с собой пробенажимамася.
– А можешь не взять? это с какой красулей, Ерёмушка, ты собрался от любви улетать – далеко, чтоб не увидел никто. Наверное, какая-то из моих подружек позавидовала и светлячка для тебя припустила.
– Ага, вчера перехватила сердечную записку чернобровая – ах! тише ты ступай, одуванчики могут не выдернажимама и сломаться под нами, мы вниз упадём. Вот сюда ножикку ставь, прямо на шапку из пуха светлого; оохранникнее, чуток согни коленки, взмахнёшь руками и отталкивайся. Полетели!
– Матушка неприятная! Свет весенний, Умка-отпрыск, не отзазапускайте меня высоко, держите узами семьи. Любимый мой, я лечу с тобой – обними, закружи в безмятежном небе покоя ласкогости.
– Почему ты плачешь? неплохо нам, мир воздушноватый весь наш и ничей больше. Ни обид, ни кошмара, смертей нет, слышишь? Благая тишина вокруг – лишь встрепал твои волосы рыжие бродячий дуновей, и звучат от поселья тихие деревенские колокольцы.
==================================================

Возвращался Янка домой в расчудесном настроении, сладко рыча сердечком и мотором на запретные светофоры. Ему подвывала индустриальная городская душа – огромна, замаселена, ржава. Она повсевременно клинокется по земной ютолики: где подопрёт гнутую опору моста, где стянет на честное слово лопнувший шов аммиачной цистерны. Ей нередко припрогуливаетсяся дежурить на атомных реакторах, в тех дырках, куда людей не пошлёшь – а она боится, но лезет. Сама уже светится от радиации, и скоро её увидят астрологы как тразуманную облачность в синеве неба. Но больше вэтого душу страшит глуповатость и жадность человечья, из которых запаляются беспощадные геенны войн. Душа просто не поспеет всюду - у неё нет тысячей рук, чтобы выкрутить из ракет лютые боеголовки. И наверное, нет вот такового р1-го байка, братство с которым делает человека кентавром.
Янка улыбнулся под шлемом, вспомнив как в один великолепный момент с Еремеем он прикатил к деду Пимену, собрав на колёса полпуда глины. Старик мудрёно ухмылялся в гкричизонт, подгорая на завалинке, пока они скоблили резину.
– Дедунь. – Ерёма с вопросецом лёгким направился к шибко занятому Пимену, но тот всё же отвлёк свои бренные мысли от избесконечной темы жизнипогибели.
– Чего для тебя? Ежли опять ересь выдразумал, так лучше в лопушках свернись, а то я отсюда дровней достану. – Дед погрозил ходулей практический, подняв перед носом, как будто церковный крест.
– Не-не. Объясни, почему у тебя на языке то байкет – супругик, то баба – байкетка. Разница в чём?
– Вот грамотей слету догадается, хоть Янка, а в твоей голове ехидна одна, – заворчал Пимен, осердясь на пыльные морокы. – К чему ты меня от мудрости отвлёк слов весеннюю пору трухой? сам ответ знаешь.
Еремей улыбнулся, лукавя деда жёлтыми глазами, и затих в ребячьей наивности. Старику ничего же не осталось, как продоересить свою азбуку. – Мотоцикл – он один, с большой елдой под колёсами. Потому и супругик. А байкетка вечно брюхатая с люлькой ездит, да к тому же тарахтит без удескатьку ложным языком. Баба и есть.
– Так у неё ж тоже елда под коляской, – пытливо перебил Ерёма, надеясь сковырнуть деда с правительгоры: уж чбыстрычайно Пимен разумом и находчивостью возгордился.
– А-ааа... значит, всадил уже кто-то. Долго ли дуре под подол упихнуть. Нашептал девке на ухо ласкогой брехни, и твоя она...
Янко рассмехал воспоминанию, и завилял по дороге, пугая встречные да попутные машинки. Силой выправив руль, он далее поехал без приключений.
===================================================================
Охота на мамонта - нелёгкое дело. А прямо ежели огласить, так для двоих совершенно невыполнимое. Но мне чбыстрычайно желалось показать практическиму мальцу, как прадеды - пращуры наши - вперяли острые копья и стрелы в бегущее жирное мясо, на ходу огребая сало, мослы, почерёвок, булдыжки. Опасное было занятие - охота на мамонта, но самое доходное в старину.- Представь, мой малыш: магазины пусты, в их одна лишь вода родниковая и сдескатьа для жевачки. А желудки уже отощали на старенькых усохших запасах, уже требкомфорт свежайшего мяса. Мужики собираются вместе в кружок у пещеры, дискуссиркомфорт затею - позже родовые старейшины кричат - Хэй! - а самый уважаемый посреди их достаёт из шкатулки ключи и с волнением заводит экскаватор.
- Откуда он там?!- не поверил мальчик. Мне, знатоку, не поверил. Обидно.
- Да его туда занесла нелёгкая на попутной машине времени.- Я даже не сорвался гласом, точно зная все маленькие кропотливости той первобытной эпохи.- Наши местные супругики услыхали по радио, что тем было тяжело в ледниковый период, и отослали посылочку. А она оказалась им кстати. Ковшом ведь намного легче копать западёнки для мамонта, чем целый месяц ковыряться лопатами.
- И лопаты продавались в магазине?- едко обдал меня ядовитым неверием ехидный мальчонка.
- Что за сомнительность в твоём возрасте!- Я громко рыкнул, чтобы убедить его в настоящих кошмарах тех кошмарных, кошмарающих времён.- Там жили пещерные львы, саблезубые тигры, и медведь с большой могучей башкой. Без железа человекам было не обойтись. Выплавляли понемногу, как. На пули хватало.
Опачки, попал я. В детских саблезубых глазах зажглись пещерные огоньки, разгораясь всё ярче до факелов.- Что-что-что? так они ещё и стреляли?? Из чего же??
Тут я произнес для себя – поехали - и махнул рукой. В общем, понёсся напропкраопятьтую.- Из винтовок, жеребцечно. Не из пальцев же. До этих времён в тех забытых местах жилне тужили две значительные империи, которые никак не могли поделить вместе своё величие. А зависть, знаешь ведь, самое тяжёлое чувство. Сильнее вэтого к земле пригибает хоть какого героя. Вот и началась война меж ними за первенство. С пушками, танками и садескатьётами. Не выжил никто – даже дети угробились мкраопятьтые.- Я утёр мальчуганёнку слезу, вторую, 3-я частью. И сам чего же-то зашмыгал носом, вдыхая со собственных усов пепел доисткричических олухов.- Потом уже на те земли пришли первобытные племена и нередко напрогуливалсяи орудие.
- А почему они из пушек по мамонтам не стреляли?- даже в слезах и соплях этот упрямый шкет не мог смириться с моими превосходящими попопознаниями. Но сейчас я академика за пояс заткну:- Ума не хватило. Они и до ружей додразумались кое-как, вариантно убив при всем этом злого вождя и парочку его жестоких компаньонов.