Стихи и Проза

Эгоистовые рассказы из повестей и романов

- Могут ли начальник и подчинённый дружить крепко?- спросили меня. И самому стало интересно.
Был у меня вариант один. Вообще-то их несколько; но этот в индивидуальности въелся, позжеу что опосля него я зарёкся подзазапускать к для себя близко людей, а пуще вэтого работных начальников. Он с первого дня меня выделил изо всех прибывавших наёмников, отличил мои хваткие руки да светлую голову. Этот ловкий прораб слету презрел казалось ненадобную никому субордицивилизацию, дозволил звать себя то ль васькой то ль петькой - клянусь, я забыл - и вот уже тихо как змей искуситель к естеству подползает, едя с нами совместда из бригадного котла. Вы верите мне, ребята? - спрашивает он опосля первой чарки сухой обдирающей - мы киваем ему пока что дескатьчком; уважаете ли меня? - вопрошает как будто гетьман на казачьей сечи - уважжжаем! - сейчас уже громко рычим друг от дружкне прячась; а любите, братцы? - за его слёзы за обиды за муки вопим в полный глас: - Нам любо!! Веди нас на подвиги, батько!!!
Утром проспались - перед зерккраопятьтом постыдно. Бедняге ему все чужие грехи воздаются. Я за день глазахну, отмоюсь: а на его отражающей шкуре от меня остаются амальгамы рубцы.
Не стану я долго сусолить, скажу прямо - гнидой тот прораб оказался. На пепотухала взял целую бригаду: вы дескать не подведите, вы ведь самые фавкричитные, я на вас так надеюсь, друзья продуктищи - прокукарекал. И слово дал, что за ценой не постоит. А сам жил-поживал на содержании у богатой да скупой дирекции: смету обгадил, споловинил зарплату и веру в людей.
Я хоть не был начальником, но с другой стороны и их понимаю. Вот приблизил к для себя продуктища юношества, который скудно да нище живёт, даже может с помойки чуток подъедая. Дал работу ему и неплохий оклад: он воспрял, приоделся, он великолепен как жар-птица на небе, просиявшая вдруг бедолажке. И уже пглазатает, что удовлетворенность ему не продуктищ высокий принёс от щедроты достойной души, а удача прислала письмом заказным. Бывший тот бедолага не просит слёзно сейчас, а просит по садескатьично вменённому праву, бездумда испохабив благодеяние ненавистной обузой. Уже никакие онне продуктищи, не враги даже - а друг для друга низкие твари, копящие в для себя презренность раздражение злоба.
===============================================================

Паскудно, из неистинной из желудочной крови внутри меня выросло созданийо, которое желает нравиться всем. Детям и взрослым, животным и насекомым, чёрту и богу. Когда я наедине с собой проклинаю подонков, что встретились мне в жизни этогодняшним днём, то оно глуповато хихикает, усмиряя мой гнев словами о том, что всё ещё можно поправить, и потухаллые души так же поддаются вразумлению как и души запахные, благородные - лишь что времени для себя потребкомфорт больше.
Когда же я млею от благости людской, и мне весь мир божий становится родствен, включая нечистую силу, отъявленных упырей, а все люди рядом летают аки херувимы с белосласковыми крыльями, то моё созданийо убеждает меня в великом предначертании вэтого, что со мной профиналит - невариантно затеяно было этогодняшним днём.
Всё к лучшему - таковой у него девиз. Оно верит в судьбу, фатразуму, рок - и ежели я поддамся ему, то все успехи и радости, неудачи да беды буду списывать не на свою слабость иль мощь, а на волю всевышнего лишь - я сгину сгнию аки червьак.
==============================================================

Что бы я ни произнес, ни написал – всем он недоволен повсевременно. И я ведь иснаклонне люблю его, дорогова родича: хотя по чести огласить - то почтне уважаю. Но ведь в родстве, да ещё когда нас так не достаточно осталось, уваженье уже не основное. Мы спкричим с ним нередко, и начдругая свою политическую бодягу, он опосля первых разумных фраз – как будто поджигая себя со спички, от сигареты, которую давно уж по здорвеевью бросил курить, но в памяти видно осталась привычка - слету загорается, впадая в краснорожий раж и доводя себя до истерики. Ты должен осознать! - кричит он в сотку восклицательных знаков, и я понимаю лишь то, что у него подряд было два больших инфаркта, от которыех он отлёживался помесячно - и со кошмару за него недержимо обссыкиваю свой тяжёлый пороховой антизаряд, готовый было к чертям разнести всю его политику.
Он не любит меня: за то что я ничего же не прошу. Если б просил, то можно было дернажимама мя на коротком поводке благодеяний, больше идентичених на милостыню. Уж практически всех он так приринучил, начав с полукрошки, а сейчас уже подкармливая целой буханкой - но тех он не уважает, с кысьбрысьем кошачьим относится, то лаского лаская, то прочь. И они, к дряхлости ставшие друг другу роднее, нежнее, позжеу что никого больше опять для себя не нарождают, должены вытерпеть его стариковские выкрутасы, которыеми он компенсует ушедшую силу.
================================================================

… Прошло три года, с половинкой. Дерево я выстроил, дом вырастил, а отпрыска посадил … тьфу ты, господи! да не сбивай же меня, хвостатый поганец, когда я дразуму говорю пресветлую, и склони свои рожки перед великой мессией, или миссией – а вообщем, неплохо.
Сто лет прошло как будто с тех времён; не считая старенькой летописи никаких воспоминаний не осталось – но лишь этогодня меня полицаем именовал Янко. За войну местечковую. Где-то далече она идёт, отсюда не видно, даже ежели на колокольню взлезть и на биле звонко раскачаться – всё равно не видать, а в ушах холодящий слышен дилилинь: – рассуди, неплохий люд. В тех наших краях душегубки берут в полон трудолюбивых мирян, сопливых детишек, а опосля требкомфорт выкуп за их честную жизнь. И те разбойники яро режут боец, которые силой практический отпринципиально вызволяют кабаленцев.-
Тут Янкин броский вступил баритон, звучно кооперативный с его привлекательной наружностью. – Тогну и меня послушайте, люди добрые. В отместку Ерёма обозвал безмятежным провокатором – я, который вступился за вольный люд, что гноила казарменная боецня кошмарно. Людей живых вояки раскатали в гусеницы танков, заутюжили по норам штурмовиками, и всю эту кровавую кутерьму благословили столичные баре да местечковые графья. Они ноткискиваету лбами столкнули из власти, из прибылей.-
Смотрел я выпукло в глазки злющие, и дразумал: или он глобальный герой, то ль погибели желает за вину непрощёную. Никак по другому супругика осознать, ежели Янка по-бычьи в схватку кидается – без правоты, без друга. Вот и на данный момент он правдой резанул по горлу, присосался: – А кто за власть, тот быдло.
- Ну-ка; объяснись, мкраопятьтой. – Дед Пимен повсевременно так кличет, ежели сердится. Ребёнка как будто вразумляя: тронуть надавливаль, но в Янкину сторону королевственно не глядит.
- Я жду твоёго ответа. – Хлоп посохом в печку, в сплавическую дверцу кутузки. Облетела серая известь.
- Тут и говорить нечего же. – Заступил супругик на шаг от толоконной палки. Авось дряснет старик по лбу, запишет в помин для себя. – Людей зову быдлом за опьяненство и зависть, и трусость, и лень.
- А сам ты?! – вскричал я, подпрыгнув головой об маленький потолок. И потирая набитую макушку, ещё больше разъярился слюной: – лучше всех?!!
Должно быть страшно, но Янку обдало веселием тихой победы. – Лучше. Потому что я стараюсь избавиться от собственных пороков. Жадности уже нет совершенно – сжёг её в костре миллионных купюр. И трусость похоронил вместе с прошедшими бедами одинокой жизни – сейчас мне есть за кого перегрызать захватчикам горло.
Тут попнулся он с ноги на ногу застенчивой хвальбой, смутил себя горючими словами: в душе жигануло пламя. – Лишь за маленькую бражку совестно, что пью с вами я, не отказывая компании.
- Вот это да-ааа…- у меня запал язык, и длинная рулада, пихаясь локтями в узенькой щели, визгнула о подмоге на ниточке. – Го-оосподи выручили-иии…
Удушливой свирепости тревожась, я выперся из хаты босиком и вполодетый – подмышку сапоги, а ватник нараспах. Старик прошлёпал вслед, желал вдогонку вопльнуть слова прощания, но снёс их ветер вместе с кашлем и к мачте привязал в чужом дворе.
Пимен притвкричил дверь плотнее, кутаясь некомфортно в жилету, захолодал с мороза, и со слов: – Что ты цепляешь людей, како репей непроходимый? за грешкненавидишь?
Янко улыбнулся на левую сторону, как будто у него разболел зуб от щёлканья орехов.
- Все люди зарасупруги пороками. В их лень обселила целые города, а трусость на трамвае ездит. – Челюстями скрипнул в Янке голодный крокодил: – убивать желается. – Дед мигнул два раза на лампочку, чтобы успокоторыелось в глазах клокочущее сердечко. – Беспощадный ты. А давно ли Зяма с Серафимкой для жизни тебя отдескатьили? сейчас таким горемыкам готов сбить виселку.
- Нет. – Отказался решительно Янка. – У меня кошмарное милосердие, что я бы вырезал ножиком все сытые утробы и толстые желудки, а всунул тревожащие души…
=======================================================

Настроение у меня как у зайца. Восторженное небыть может. Я забрался под зелёный лопушок и хихикаю, сам не методен пережить свой сокрушительный триумф. Кажется, что ополоумевшая голова на данный момент вот слетит и покатится по лесу, трубя в сложенные уши:- Победа!?!
Я одолейл медведя. Побил его как будто захудкраопятьтого мозгляка, которым меня считали до этогодняшнего дня. Никто в это волшебство не верил, и даже фавкричитные дружки смехали во весь глас, шпыняя колюками да репьями в мою короткохвостую задницу:- Куда для тебя до михайлы, сопля?! Спод носа утри!
А вот и фигушки. Когда начался этот бой, всё во мне затряслось, задронажине достаточно, как будто погибель я увидел воочью – и наверно от тряски, гкричи всё огнём эх была не была, из сердца вылетел кошмар как будто ядром из пу-пушки. Вот на данный момент говорю - зубы клацают; а тогда я подпрыгнил прямо в бурую харю, и смачно плюнул туда где кошмаром воняло. Она зарычала от злобы, и я бросился, червьак, прямо ей под ноги и закрутил карусель - попробуй излови. Все удары косолапого и кривоногова летели мимо меня, зато мне удавались любые апперкоты и хуки по почкам, зубам да по печени. Хоть и слабенькие, но они доставляли медведю болезненное неудобство, как пчёлы на пасеке - не обидь братца меньшего - и в общем, я занадавливалил его. Он свалился к моим ногам, огромен повержен - и я как будто рыправитель поставил заднюю правую лапу на его взопревшее пузо. Уррраа!!!
==============================================================

Всё катаклизмы да апокалипсисы обещают. А когда же жить? Хочется. От рождения вот уже до зрелости годы прошли, и когда рождался, то практически все задразумывал исполнить. Помню: в утробе лежу, мама ножикками тесно попихиваю, чтобы чувствовала меня, чтоб любила незнаемого - а сам клиноктаю о высокой должености, о славе, и прглазах значительных различиях. А чего же мелглазаться? Хочется. От зрелости до старости годы пройдут так же быстро; и я опять на кровати лежу, глядя в потолок, а позже переведу взгляд на небо голубое, вопрошая незнамого: когда же ты пошлёшь мне те милости, которые я уже в процессе эволюции заслужил - от маленького зародыша, практически что микроба, до большого дяди уместного. Может, дашь мне власть над людьми? Хочется. Но сам же перечу для себя – сначала над собой властвовать наобучайся. Ленишься? - да. Завидуешь? - ага. Лицемеришь? - бывает. Никакого рожна для тебя, гнида, большого не надобно. Живёшь и живи, насекомое.
- А чего же ты злишься? как все, так и я. Существую человеком по мере взросления, и то, что клиноктаю о большем в практический судьбе, никак меня не поганит перед в7 ожелезными людьми. Ты знаешь, какие чёрные мыслишки да желаньица проживают тихонько в других душах? слабенький человечек от таких искусительных соблазнов или бесьских прихотей просто душегубом станет - хоть ли чужого убьёт, а то сам в петлю полезет. Я ещё благостен по сопоставлению с практически в7. Я просто желаю перевёртышей в практический серенькой жизни. Ведь что далеко, заманчиво и тяжело - то повсевременно кажется раем. Чинопглазатание – золото - обольстительная любовь: для другого уже пресыщение вплоть до заворота кишок. А мне кажется: воздай мне господь за труды мои да награди – всё что ему шутя сунул как милстыньку - то я землю выверну наизнанку новейшей мощью практический судьбы, но дам каждому страждущему кусок от счастья, светлой радости ломоть.
==============================================================

С ранешнего утра раскричалась дворничка:- Что ты принёс?! Куда ты бросаешь!?- Я слышу её глас, оглушающий визг до верхов, не понятно кому она направляется - супругику или бабе. А может, ко мне?
Выглядовитые веществаваю с балкона. В шпионской серости утра с помойки убигает таковой же серенький тип, а за ним по пятам оранжевая тень, колоритное пятно с лопатой наперевес, чтоб огреть его сзаду. Но типчик тот уже налегке, позжеу что сбросил куда-то свой мусор, и огрузлой бабе его не догнать. А зло выместить желается, и вот она опять орёт на весь двор, сейчас приплетая к проклятьям всех родычей этого типа, друзей да знакомых. Даже дескатьодая девчонка попала к ней под раздачу, хоть и угнулась донельзя, практически слившись с мусорными баками.- Чего для тебя здесь необходимо?! О5 за бутылками шарить пришла!? Работать иди!!- А девку эту я знаю, слыхал о ней. Она родила трёх детишек без жена, и этогодня им чуток хватает на питание да комнату оплатить общежитскую. И одеваются они по правде с помойки. Я как сука нередко смотрю на их сверху, чбыстрычайно желаю средств дать, но никогда не даю, оправдываясь стыдом. Я урастратал своё естество, данное господом при рождении, родах при, и эти с помойки живут много иснаклоннее меня.
=============================================================

Скорость. Мне нравится медлительно. С чувством с толком с расстановкой. Когда за окном кара всё мелькает и соединяется в сплошную сероватую полосу, конкретно эдругими словами окружающая среда, которую совершенно не надавливаль запоганить мусорными отходами да выбросными газами. Ну не впиталась она в жестокое равнодушноватое сердечко спешняги, ну и как ей впитаться на таковой скорости, ежели она вэтого лишь обтекает неодушевлённый сплавический объект с бездушноватым животным объектом внутри. А выйдя вдруг из машинки, оттого что раздражающая птица попала в лобовое стекло, то и ахнешь от грома да дескатьнии - вот она какая природа, живая великолепеная грозныя, и сам я, незаменимый её человек, мог оказаться на месте тугодошней разбившейся птицы - спеша доверяясь не мудрствуя.
Скорость. Мне медлительно нравится. Что толку, ежели этогодня возьму я своё от любви, а назавтра забуду и имя её. За это короткое сучье знакомство я не разнюхаю запах, как уличный пёс волочась за поднятым хвостом мил-подружки, не учую пожатия тёплой ладошки, влажной слегка от сладкого ожиданья греха, что меж нами ещё не возник осязаемо, но виденья уже растревожили сердечко - сердца - и они как снарядовитые вещества прут наружу навстречу друг другу, всё же силясь загасить свой мощнейший запал хоть остатками воли да разразума. Я слышу твой глас за тысячу вёрст - он невмятно зовёт меня, стынет во сне моим именованием, сам боясь практический на данный моментшней смелости, и я пробудясь середь нглаза, уже не дескатьюсь в то что днем, а колдую клятую колдуньячу.