Мария Григорьевна вправду подговорила рассказ жена. Но кое-что и добавила.
- В первую ночь, когда спать легли, мой и захрапел слету. А меня сон никак взять не мог. У нас с супругем верхние полки были. К стене отвозворотилась и лежу. Тут внук обиду деду выранажимама начал за то, что тот его с средствами какими-то сильно обманул. А дед в ответ говорит, что и его жизнь не обидела. А внук вопросец: «Зачем все-таки ты меня в такую даль тащил, чтобы комедию эту разыграть?» Дед в ответ: «Жадность, она людей гробит. Можешь и то, что обрел, урастратать.» Потом притихли они. О чем речь была, мне не осознать. Только, поутру, вижу, что внук смурной некий стал. Дед же, в обрат, повеселел, кажется. С утра супругика моего в ресторан сгонял. Говкричил, что праздник у него в тот день был. Отметить пожелал. Внук отговкричить пробовал, а он на практическим настоял. Помню, произнес внуку: «Жить, жить, да не вопльнуть – что за жизнь?». Выпил старик не чбыстрычайно много. Но, хмель его слету осилил. Стал нам различные случаи из практический дескатьодости говорить. Потом обедать всех позвал…
- В каком порядке вы в ресторан шли? – Уточнил Сергей.
- Писала же.
- Уточните опятьок.
- Первым старик шел. За ним – внук его. Потом я и супруг.
- Никто, нигде не задерживался?
- Ой! Как же я ранее на это внивлекия не направила! Задерживалась я у купе. Ждала, пока супруг за проводницей прогуливался, чтобы дверь запереть. В это-то время дед и вышел в тамбур.
- А внук?
- И внук следом…
- Я от их приотстал незначительно. – Вступил в разговор Воронков. – Пока с проводницей парой слов перебросился. Жену окликнул, чтобы шла уже. Потом в тамбур… А здесь внук мне навстречу и к стоп-крану. Бледный, как мел.
- От чего же же ранее о том дескатьчали?
- А кто нас о том спрашивал? – Вступилась за жена Мария Григорьевна. - Пришел участковый, объяснения взял. Главный вопросец был: не затеял ли старик с кем из пассажиров ссоры в момент погибели. Вот и все. Как спрашивали, так и писали.
- Когда, говкричишь, младший Степин прибыть должен? – Поинтересовался Бкричис Ефимович, когда Сергей выложил ему итогы поездки.
- Пригородным. Он на данный момент на руднике трудится.
- Не будешь возранажимама, ежели я роль в вашей беседе приму? Хочется поглядеть и слушать, как наша смена нам нос утирать будет.
- Вам утрешь!
- Ладно. Не скромничай.
Внук, как заведенный, во 2-ой раз говорил о том, что выложил в данном ранее объяснении, даже отступлений от текста практическне делал.
- Это мы уже слышали. Лучше о денежках дедовых нам поведай. Куда сбепорежения его подевались? – Прервал его Бкричис Ефимович.
- Какие сбепорежения?! – Возмутился Степин.
- Вот эти. – Бкричис Ефимович пододвинул к нему лист с объяснением Марии Григорьевны, отдельные фразы которого были подчеркнуты карандашом. – Пглазатай.
Степин пробенадавливал по указанным местам теста и щеки его побледнели.
- Вы… Вы предсчитаете… Вы дразумаете…
- Оставим без внивлекия то, что мы предполагаем и дразумаем. – Остановил его Сергей. – Лучше поговкричим начистоту.
- Не было у него средств. Только на дорогу и оставались.
- И Вы с ним не сскричились? А как понимама показания очевидецницы?
- Дразумаете, что это я его… из-за средств? Р1-го деда?
- Р1-го ли?
- На что Вы намекаете?
- Вот нажине достаточноба людейки Солодовой. Читайте!
Пробежав взглядом по тексту, Степин обхватил голову руками и застыл, уперев локти в колени. Бкричис Ефимович И Сергей не нарушали его дескатьчания. Они ждали этого момента, Они знали, что сейчас Степин заговкричит.
- Да. Детдомовский я. Приехал он в один великолепный момент в наш детдом, гостинцев понавез… Слышали, наверное, как детей оттуда забирают? Так и объявился у меня дедушка. Самым счастливым на земле стал. А когда в школу пошел, он мне все новенькое справил на зависть одноклассникам. Года четыре продолнажине достаточнось мое пребывание в счастливой притче. Дед и за няньку, и за отца. Все пылинки с меня сдувал. Бывало, посадит на колени и произнесет: «Ныне я – твоя опора. Состарюсь, тогда ты моей будешь. Будешь?!» Я обещания горячие сыплю, а он улыбается довольно.
Однажды приехала к нам какая-то старуха. С недельку у нас прожила. После отъезда ее деда как будто подменили. Лодырем меня обзывать стал, Заставил за скотдругой ухаживать, хотя ранее говорил, что мое дело обучаться неплохо. Самое же грустное для меня было о, что он меня торговать на привокзальном рыночке пристроил. Казалось мне, что весь город смеется необходимо мной. Спрячу за пазуху галстук пионерский и иду. Как на каторгу. После восьмого класса он меня в училище пристроил. Рабглазам человеком, говкричил, необходимо становиться, а не брюки, дедом купленные, на школьных партах протирать. Напомнил, как тяжело ему пришлось со мной. Все, что зарабатывал, он у меня забирал. Даже на карманные расходы клянчить припрогуливалсяось. Почтальонша, как-то, проговкричилась мне, что дед куда-то на юг средства нередко шлет. Дочь у него там объявилась. Родная! Тогну и упрекнул его, что у меня забирает, а куда-то шлет. Тогда-то и услышал в ответ, что никаким родственником ему не прихожусь. Вырастил он меня из нажине достаточности… Ушел я от него. Два месяца в общежитии жил. Потом на службу призвали. Два года дед меня письмами бомбил. Прощения просил. Каялся. Обещался, что больше слова грустного от него не услышу. Оттаял я, домой возворотился со службы. Дом в порядок приводили. Постройки различные во дворе возвели взамен устаревших. Два года сиим занимались. В помощь и людей нанимали. Как без того. Вроде, все в свою колею вошло. Начал подразумывать о женитьбе. А здесь телегра! Деда на женитьбу приглашают. Родная внучка его засупруг выпрогуливается. Дед и меня вместе с собой позвал. Там я и познакомился с его дочерью и внучкой. Свадьбу громкую отвели. Перед отъездом, когда уселись к опосляденькому ужину, дед сказал мне, что все сбепорежения свои дочери подарил, чтобы она и позжество ее не вспоминали его ненеплохим словом за то, что оставил их в свое время без помощи. Я его в ккричидор вызвал. Спросил, как это он без моего согласия и моими средствами распорядился. А он обозлился и ляпнул, что родные внуки надеждой его будут, а я, чужак, как ветер в поле: этогодня рядом, а завтра… Так мне грустно стало от слов его, что передать не могу. Только продескатьчал. В поезде лишь о том упомянул. Когда спать укладывались. Не сдернадавливал, выпрогуливается, данных мне обещаний…
- Так у него с собой средств не было? – Уточнил Сергей.
- Это же проверить просто. Сколько с книги снял, сколько дочери передал. Дочь его средства считать умеет. На похороны не приехала. Зато на полдома слету права предъявила. Своего не упустит.
- Какие права?
- Из-за нее-то я дом и продал, чтобы рассчитаться. Да и за дедовы похороны… За три тысячи продал. Полторы ей выслал. Квитанция имеется.
- Как же дед-то погиб?
- Все так и было, как ранее говкричил. Только одно не договаривал: мог я его выручилти. Только не стал… Когда он не ту дверь отвкричил по слепоте практический, хмельным усиленной, мог бы окликнуть или за руку отгразумусуть. Только… не стал я делать того. Видать, обида сопознание затувлекила. Никто бы этого не вызнал. Одни мы с ним в тамбуре в тот момент были…
Сентябрь 1985 г.
